Позолоченная резьба по дереву, зеркала, множество красивых и дорогих безделушек. Тетя Маша любила украшать свой быт. По сравнению с этой роскошной спальней аскетически обставленная каморка дяди Толи показалась почти убогой. Впрочем, дядя Толя тяги своей жены к роскоши никогда не разделял. Наверное, ему это было и не надо. И все же шесть квадратов комнаты дяди Толи против почти тридцати тети-Машиных казались странными.
Саша не удержался, сунул нос в комнату к Славе. Самые простые обои, минимум мебели, да и та самая дешевая. И ремонт, кажется, тут не освежался не то что с прошлого, а и с позапрошлого раза.
– Что и требовалось доказать.
Убедившись в очередной раз, что тетя Маша заботилась лишь о том, чтобы украсить свой собственный быт, а про мужа и старшего сына даже не вспоминала, Саша вернулся обратно в ее спальню.
Его внимание привлекли фотографии в красивых ажурных рамочках, позолоченных и усыпанных сверкающими стразами. Почти на всех была запечатлена сама хозяйка комнаты в разных позах и на фоне разных пейзажей. И лишь на некоторых были ее муж и дети. Причем фотографии Валеры встречались в несколько раз чаще, чем фотографии дяди Толи или Славки. Последнего вообще не наблюдалось среди позолоты и стразов. И лишь в самом низу Саша приметил небрежно заткнутую за рамку зеркала старенькую, еще черно-белую фотографию.
Никакой рамочки этой фотографии не полагалось. Края ее были обтрепаны. И все-таки женщина на фотографии была тетей Машей. Очень молодой и красивой, наверное, поэтому фотография и удостоилась чести оказаться тут. Рядом с тетей Машей на снимке был запечатлен ребенок. Темные волоски, угрюмый набычившийся взгляд.
Саша вгляделся в черты лица этого ребенка и, не удержавшись, воскликнул:
– Да это же наш Славка!
И тут же оглянулся. Нет, показалось, никого нет. Никакой Славка вовсе не стоял в дверях. Так что осмотр можно было спокойно продолжать.
Саша взял заинтересовавшую его фотографию. Что тут на ней написано? Геленджик, 1983 год. Значит, Славке в ту пору было всего три года. Он ведь всегда говорил, что родился в год Олимпиады. Фотография явно сделана профессиональным фотографом из тех, кто зарабатывает на снимках туристов. На фотографии вид города, порхают чайки, а на деревьях, которые виднеются за спиной тети Маши, лежит снег. И что делает тетя Маша в такое время у моря? Там же зимой совсем невесело. Да и вид у женщины отнюдь не радостный.
– Что ты тут смотришь?
Саша от неожиданности выронил из рук фотографию, и она, мягко спланировав на пол, улетела куда-то под стол. Саша полез ее доставать. Заодно уж и смущение свое скрыть и досаду. Все-таки застукал его Славка за разглядыванием чужих вещей. Пусть это и всего лишь фотография, пусть и на виду стояла, а все равно неприятно. И как это Славке удается так неслышно подкрадываться сзади? Вроде бы тяжелый, словно медведь, а ступает легко.
– Что там такое? Зачем ты под стол полез?
Славка переминался с ноги на ногу и уходить не собирался, а Саша неожиданно застрял под столом. И вовсе не забившаяся в дальний угол фотография стала тому причиной. Нет, под столом Саша увидел нечто еще более интересное. Там стоял кожаный рюкзачок наподобие короба. Он был так плотно набит, что его буквально распирало в разные стороны. Крышка и та не могла закрыться до конца, и вот в образовавшуюся щель между крышкой и коробом выглядывали разноцветные бумажки. Что же там может лежать? Саша не удержался, откинул крышку и буквально обомлел.
Ничего себе! Вот что хотелось ему крикнуть больше всего. Но кричать он не мог, горло перехватило. И неудивительно, ведь в коробе лежали не фантики, не цветные бумажки, как сначала подумал Саша. Там лежали пачки денег. Плотно перехваченные это были даже не рубли, а евро. Сотни и тысячи бумажек по десять, пятьдесят и даже по сто евро.
Сколько же тут может быть денег? Страшно даже себе представить! А что там на дне? Саша с удовольствием бы посмотрел, но, увы, сзади топтался Славка, который настойчиво требовал вылезать назад. Саша лишь успел прикрыть короб, схватил фотографию и выбрался наружу.
– Вот! Упала!
Славка смотрел с подозрением. Но затем фотография отвлекла его внимание. Славка бережно взял ее, разгладил уголки и вернул на прежнее место у зеркала.
– Это же вы с мамой?
– Да.
– А где папа?
– Папа к этому времени уже умер. Видишь, мы с мамой оба в трауре.
На тете Маше и впрямь было надето черное пальто и черная шляпка. Славка тоже был одет во что-то темное. Но так как фотография была черно-белой, то Саша не придал этому особого значения.
– А по кому траур? Чей папа умер?
– Мой.
Саша с недоумением посмотрел на Славу. О чем он говорит?
– Дядя Толя – не родной мой отец, – пояснил Слава. – Он мой отчим. Ты что, не знал этого?
Саша покачал головой.
– Никто мне не говорил.
– Ну, родители это особо не афишировали, но старшие в семье, конечно, знали, что я неродной вам. Мне ведь уже три года было, когда мы с мамой в Ленинград переехали. Фотография эта сделана незадолго до того, как мы уехали.
– А родился ты на юге?
– Ну да. Дядя Толя летом приехал отдыхать в наш город, в гостинице ему показалось дорого, и он снял у мамы комнату. Они полюбили друг друга, и дядя Толя сделал ей предложение. Мама еще какое-то время колебалась, а потом зимой под Новый год собрала вещи, и мы переехали сюда. Конечно, все в семье знали, что я – сирота, а дядя Толя меня усыновил.
– Я не знал.
– Ты поздней родился, к этому времени все уже и забыли, что я им чужой. Но зашел бы разговор, так сказали бы. Никакой тайны в этом нет. И от меня родители никогда не скрывали, что Валерка им обоим родной, а я – только маме.
Хорошо, хотелось сказать Саше, допустим, в этом тайны и нет. А в тех деньгах, которые спрятаны под столом твоей мамы в кожаном коробе? Сколько там сотен тысяч евро? Или даже миллион? Откуда такие деньжищи?
А Славка, ударившись в воспоминания, не мог теперь остановиться.
– От моего родного отца в наследство маме достался дом у моря. Не знаю, сколько в нем было комнат, но мне он казался страшно огромным. Помню, там была широкая лестница на второй этаж с каменными ступенями, которые были покрыты ковровой дорожкой. И мама еще грустила, что по этому ковру теперь ходят чужие люди, которые совсем не ценят того, что было накоплено моим отцом и оставлено нам с мамой.
– А кто был твой отец?
– Он был директором.
– Директором чего? Рынка? Магазина? Базы?
– Да… Наверное, рынка.
Прибыльное дельце, особенно в советские годы и в таком щедром приморском крае. Неудивительно, что директор рынка смог отстроить себе и своей жене-красавице большой двухэтажный дом.
