– Ну, рука. И что?
– Сюда смотри!
И Карлотта навела линзу очков так, чтобы увеличить кисть руки. Теперь Саша видел пальцы и мужской перстень, а на перстне был изображен разорванный крестом на четыре части круг. Потом Саша пригляделся и понял, что это не круг вовсе, а свастика, загнутая направо по кругу.
– Свастика! – торжествующе произнесла Карлотта. – А кто у нас во время войны носил свастику?
Саша молчал, придавленный новым открытием.
И Карлотта закончила свою мысль:
– Твоя тетя Аня снялась на этой фотографии с немецким офицером! И не просто офицером, а с гестаповцем! Только у них были такие перстни.
– Может, это ошибка.
Увы, никакой ошибки не было. Сунувшись в Википедию, они тут же нашли этот знак.
– Мертвая голова! Знак отрядов СС, занятых в охране концлагерей. Их символика.
И друзья переглянулись между собой. В глазах Карлотты было сочувствие. В глазах Саши отчаяние. Ну, прабабушка и дает! Что могло быть хуже этого? Пожалуй, что уже ничего. Можно было бы простить прабабушке связь с обычным немецким солдатом или даже офицером, среди которых было немало простых людей, призванных в армию и пригнанных на эту развязанную фюрером войну просто по долгу службы. Но любовник эсэсовец! Да еще занятый в концлагерной системе – этого простить было нельзя.
Саша почувствовал, как у него в глазах все потемнело. Его родная прабабушка была любовницей настоящего чудовища. И как знать, в скольких его преступлениях она сама была замешана. И в голову невольно полезли мысли о неприбранной могилке прабабушки Ани на кладбище. Неведомый доброхот, сделавший качественную уборку на могиле прадеда, оставил совершенно без внимания могилу прабабушки Ани. Он словно желал тем самым сказать, вот видите, она даже недостойна того, чтобы у нее тут убирать. Предательница и лгунья, вот кто она такая!
И Саша почувствовал, что от этих мыслей ему самому становится физически плохо.
Но Карлотта держалась лучше. Конечно, не о ее прабабушке ведь шла речь.
– По одной фотографии нельзя судить о человеке, – сказала она. – Может быть, это вообще шутка. Коллаж.
– Кому понадобилось так монтировать фотографию? И зачем?
– Чувство юмора у разных людей тоже бывает разным. И розыгрыши случаются самые дурацкие. Может, кто-то из наших военных переоделся в трофейную форму.
– Думаешь, какой-то русский солдат согласился бы даже ради розыгрыша надеть на себя немецкую форму? Нацепить на себя знаки отличия СС? Да никогда в жизни! После того как пленные фашисты на Параде Победы по Красной площади прошли, за ними брусчатку вымыли! Чтобы даже следа их поганого на нашей земле не осталось. Никогда бы русский солдат не стал надевать форму людей, запятнавших себя такими зверствами.
Но Карлотта не сдавалась.
– А что, если это был наш разведчик? Внедренный в ряды СС советский офицер, к которому в качестве связистки приставили твою бабушку? Так будет лучше?
Саша прикинул про себя. Конечно, так получалось куда лучше. Геройски даже получалось. Но что-то подсказывало ему, что надеяться на такой благоприятный исход не стоит.
– Пойду к своим, – уныло произнес он, – покажу им фотографию. Послушаю, что они скажут.
– Ну, удачи тебе. Видит бог, она тебе понадобится.
Разумеется, созванные Сашей на семейный совет родственники в восторг от его новости отнюдь не пришли. Больше того, они разгневались. И как ни странно, гнев их пал вовсе не на прабабушку Аню, не на ее друга-эсэсовца, гнев родни обрушился на голову самого Саши.
– Думай, что ты говоришь! – первым загремел дядя Коля, перекрывая все остальные возмущенные голоса. – Твоя прабабка боевые награды имела! Пенсию повышенную получала. И не за красивые глаза, а за то, что в войну раненых с поля боя на себе выносила! А ты ее в гестаповки записать хочешь? Стыдись!
И напрасно Саша пытался объяснить, что СС и гестапо – это несколько разные организации, и символика у них разнилась, и что он никого не обвиняет, а лишь хочет разобраться в ситуации, родственники ничего не хотели даже слушать. Для них было все едино. Что гестапо, что СС – все фашисты плохие! Это в семье Купцовых знали твердо. Зазубривали с младых ногтей, впитывали с молоком матери. Исключений нет и быть не может ни для кого.
Даже дядя Сережа, обычно мягкий и покладистый, тут осудил Сашу:
– Бабушка Аня верность одному своему мужу всю жизнь хранила. После его смерти замуж больше не вышла. Одна троих детей подняла. На производстве по три смены работала. Героическая женщина. А ты ее память чернишь!
В общем, родня постановила, что Саша ошибся. Что на фотографии запечатлена какая-то другая женщина. А если даже это и их баба Аня, то мужик с «мертвой головой» на безымянном пальце руки явно ей посторонний.
– Мало ли кто к красивой женщине может присоседиться. А то и снасильничали бабу Аню. Вон у нее глазюки какие испуганные. Сразу видно, что страшно ей.
Саша даже пожалел, что обратился к родне. Никакой помощи от них он не получил. И даже хуже, теперь все вокруг считали его чуть ли не предателем родного семейства.
Дядя Коля прямо так и заявил:
– Пытался опозорить бабку! Если бы не крайняя необходимость тут у вас задержаться, немедленно покинул бы ваш дом. Тьфу! Ушел бы, не оглядываясь!
А тетя Вера – его жена – еще и добавила:
– И ноги нашей больше у вас никогда бы не было.
Остальные высказались не так жестко, но общая тенденция прослеживалась четко. Теперь Саша мог рассчитывать на лояльность одной лишь Карлотты. И обиженный на поведение родни, он закрылся у себя и поклялся во что бы то ни стало докопаться до правды, какой бы она ни оказалась.
– Дядя Толя неспроста возле этого профессора Чемоданова крутился. Как-то он хотел эти сведения использовать. Вот бы выяснить, что именно ему удалось узнать?
Ответ на этот вопрос Саша получил раньше, чем ожидал.
Не прошло и десяти минут после того, как родственники напали на Сашу, как к нему в комнату поскреблась Карлотта.
– Я понимаю, что сейчас тебе не до меня, – тихо прошептала она, – но можешь проводить меня домой?
Саша всполошился.
– Почему? Что случилось? Тебе у нас плохо?
– Нет, все прекрасно.
– Железнов велел тебе оставаться у нас. Одной в пустом доме тебе быть опасно.
– Так я не насовсем ухожу, – улыбнулась ему Карлотта, – просто мне нужно взять кое-какие вещи. А одной идти все-таки страшновато.
– А-а-а… Это другое дело. Конечно, я схожу с тобой.
На самом деле, Саша был даже рад уйти из родного дома, ставшего ему в один миг чужим. До того нехорошо косились на него родственники, что оставаться тут было морально очень тяжело. Даже садиться обедать с ними за один стол Саше и то не хотелось. Он взял у мамы несколько бутербродов, которые они с Карлоттой и сжевали по пути.
