– Хотите сказать, что и у тети Маши не было причин ревновать дядю Толю?
– Нет. Причин для ревности у нее не было. Она точно знала, что ее муж физически уже не способен на измену. И пусть по необходимости, но он будет верен ей, где бы и с кем ни уединился.
– Значит, вы и тетю Машу тоже отпускаете?
Железнов как-то замялся.
– Нет. Ее пока нет.
– Но почему? Ревнивого мужа отпускаете, а ревнивую жену нет?
Железнов смутился еще больше.
– Ваша родственница – это несколько иное дело, – пробормотал он. – У нее мог иметься и другой мотив для устранения супруга кроме ревности.
Саша в изумлении взглянул на следователя. Он, случайно, не оговорился? Тетю Машу подозревают теперь в убийстве дяди Толи? А ведь раньше речь шла исключительно о том, что тетя Маша могла подсыпать яду своей сопернице. Правда, потом оказалось, что и соперница – это совсем уже не соперница, а так, давно прожитый жизненный эпизод, ошибка молодости, так сказать. Вот только почему дядя Толя продолжал встречаться с этим своим эпизодом?
– Какой же повод был у тети Маши для убийства мужа?
Но Железнов вместо этого взглянул на дядю Сережу:
– Как я понимаю, ваш покойный дядя Толя шантажом выманил у вас немалую сумму?
– Один раз десять тысяч евро, второй раз пятьдесят. Итого получается шестьдесят тысяч.
Железнов восхищенно присвистнул:
– Если считать по нынешнему курсу, то это три миллиона шестьсот тысяч или даже чуть больше. Совсем неплохо, как вы считаете? Можно за такие деньги убить?
– Можно, – согласился дядя Сережа. – Но только не тете Маше. Она и так упакована сверх меры. Ей мараться с шантажом из-за такой ерунды, как шестьдесят тысяч евро, нужды нет.
– Да, мы навели справки. Материальное благополучие вашей родственницы изумляет. Целая сеть частных гостиниц, приносящих ей хороший доход. Квартира там, квартира тут, счета, два дома в Европе – в Милане и Барселоне – и еще вилла на островах Карибского архипелага. И самое главное, что за каждую копейку ваша родственница может отчитаться. У нее нету ни одного неучтенного рублика. Все, что она потратила, она когда-то и заработала. У налоговой нету к ее бизнесу ни малейших претензий. Все налоги платятся точно в срок и все накопления являются не плодом рискованных или подозрительных махинаций, это накопления за долгие годы активной предпринимательской деятельности. Другими словами, каждую полученную копеечку ваша тетя вкладывала в дело. Те же дома не стоят у нее пустые. Они сданы в долгосрочную аренду, там живут люди. Вилла переоборудована в частную гостиницу. Ни одна из квартир не пустует.
– Видите, тете Маше не было нужды заниматься шантажом, – обрадовался Саша. – Да и не ее это. Она именно такая, как вы сказали. Порядок превыше всего. А шантаж – это в первую очередь риск. А рискованные мероприятия тетя Маша не одобряет.
– И денег у нее у самой пруд пруди. Нет, она не стала бы нас с отцом шантажировать.
Дяде Сереже да и Саше казалось, что они очень хорошо все объяснили следователю.
И они снова спросили:
– Так когда вы ее освободите?
Но Железнов опять ушел от прямого ответа:
– Пока что мы занимаемся оформлением бумаг по освобождению отца Карлотты. Подождите немного, дойдет очередь и до вашей родственницы.
– А что делать нам?
– Ничего. Ваши показания я занес в протокол. Теперь будем с ними работать.
Следователь явно ждал, что припозднившиеся посетители уйдут.
Повисла пауза, а потом Саша сказал:
– Когда я был дома у Славки, то видел там под столом в комнате тети Маши короб, доверху набитый евро. А когда заглянул под тот же стол спустя четверть часа, там стоял тот же короб, но вместо евро в нем лежали игрушечные деньги.
И так как следователь молчал, Саша прибавил:
– Это могли быть те самые шестьдесят тысяч евро, которые дядя Сережа заплатил шантажисту.
Железнов повернулся к дяде Сереже:
– А почему вы платили ему в евро?
– Это было требованием самого шантажиста. Сумма должна быть уплачена наличными и в европейской валюте.
– Не в долларах?
– Нет, именно в евро. Мне стоило большого труда поменять рубли по наиболее выгодному для себя курсу. Пришлось помотаться по городу. В первый раз еще ничего, десять тысяч евро – это не такая уж большая сумма. А вот когда понадобилось купить сразу пятьдесят тысяч, тут даже я призадумался.
– Но вы все же выполнили требование шантажиста и не обратились тогда за помощью в полицию. Почему?
– Боялся, – развел руками дядя Сережа. – Боялся не за себя, а за своего отца. Он бы не выдержал позора.
– Да в чем же позор? Вы же сами объяснили, что ваша бабушка Аня была разведчицей. Ей по долгу службы полагалось с немцами крутить. Это же понимать надо, это она не для удовольствия делала и не ради флакона одеколона или шелковых чулков. Она выполняла задание, а это совсем другое дело.
– Но в тот момент, когда надо было шантажисту платить, я этого еще не знал.
– А скажите, между первой выплатой и повторным требованием шантажиста прошло много времени?
– Несколько месяцев.
– И вы за эти месяцы ничего не предприняли? Дождались, когда шантажист второй раз о себе заявит и заплатили ему снова?
– Насчет того, что бабушка Аня разведчицей была, я выяснил. А вот что мой отец у бабушки от Шульца родился, это для меня полнейшей неожиданностью стало. К такому я подготовлен не был. Потому и заплатил. Ну а уж когда ДНК-экспертизу мне сделали, тогда я успокоился. Вот что шантажист у меня бы теперь получил, а не деньги! – И дядя Сережа скрутил тугую фигу, которую и сунул под нос почему-то Железнову.
Тот отодвинулся и на дядю Сережу посмотрел неодобрительно и попросил его в самые короткие сроки предоставить следствию результаты проведенной генетической экспертизы образцов ДНК, взятых у деда Вити и его брата Анатолия.
– Ну, больше я вас не задерживаю.
И уже у самого выхода, куда счастливый дядя Сережа подлетел за считаные секунды, Железнов снова его остановил вопросом:
– Скажите, а случайно этот шантажист в третий раз не пробовал состричь с вас деньги?
Дядя Сережа так и замер.
А затем скорбно произнес:
– Э-э-эх! Так и знал, что вы спросите!
– Так было дело?
– Было, – признался дядя Сережа и совсем поник головой. – Не могу врать. Было!
– И какие меры вы предприняли? Наверное, захотели прищучить шантажиста?
– Думал, что своими силами справлюсь. А оно вон как обернулось. Но я его не убивал!
