Голос его зазвучал как-то странно.
Каролина, подняв голову встретилась с синими глазами, сейчас утратившими привычную ясность. Они выглядели затуманенными и словно расфокусированными.
Истерика по поводу собственного благополучия сразу сошла на нет. Стоило только вспомнить, что Сид тоже ранет, переохладился, да ему ещё приходится за нею переживать.
– Сид? – охнула Каролина, опрометчиво пытаясь подхватить оседавшее тело мужа.
По закону вселенской подлости схватившись как раз раненное плечо.
– Осторожнее, миледи! – вовремя вмешался мажордом. – Нужно положить тело хозяина на диван. Позаботься о её милости.
Каролина, поняв, что её хотят увести из комнаты, попыталась сопротивляться. Но сил не хватило – накрыло благословенным обмороком.
Пришла в себя она в спальне.
Уже стемнело. Лишь свеча на тумбочке разгоняла густой мрак.
Каролина сразу поняла, что её лихорадит. Плечо болело, но, впрочем, вполне терпимо. Ужасно хотелось пить. Казалось, во рту горела настоящая печка. Язык припекло к нёбу.
– Пить, – слабо простонала она.
Тут же одна из теней пришла в движение. Каролина думала увидеть Силену, но с радостью и облегчением узнала в приближающейся фигуре мать.
– Матушка! Вы здесь?
Фиона поспешила осторожно уложить дочь обратно на подушки.
– Тихо, моя дорогая девочка. Осторожно. Не сбей повязку.
– Ужасно хочу пить, – пожаловалась Каролина.
Мать незамедлительно прижала к её воспалённым губам прохладный бокал.
Простая вода показалась слаще нектара и амброзии. Удовлетворённая и обессиленная, Каролина расслабилась.
– Сид? – голос отчего-то отказывался звучать привычными интонациями. Он был глухим, как из бочки. Звуки обдирали горло. – Что с ним? Он в порядке?
– Как и в твоём случае, ранения поверхностное. Почти мистическое совпадение, но у тебя по костям правой ключице скользнуло лезвие, а у него пуля. Так что шрамы на память об этом дне у вас останутся похожие.
Свет играл на тонком лице Фионы, зажигая в её глазах огоньки.
Каролина подумала о том, насколько же сильная женщина её мать. Пережить так многое в последнее время и не только не сломаться, но остаться по-прежнему оплотом для всех.
Теперь, когда Фиона была здесь, страхи уступали место вере – вере в то, что всё, наконец-то, будет хорошо. Потом что ведь не может же быть всё время плохо?
– Давно вы приехали, матушка?
– В три часа пополудни. И, признаться, застала ужасную картину. В первый момент я чуть не поверила, что потеряла вас, дитя моё, не успев снова обрести. Но судьба милостива. Вы живы и вне опасности. Лихорадка скоро уляжется. Доктор заверил меня, что есть все шансы на ваше скорое выздоровление.
– А Сид?
– Рана твоего мужа сама по себе не была опасна, но, учитывая переохлаждение и нервное перенапряжение, ему потребуется время, чтобы пойти на поправку.
– Какое счастье, что хоть Силена не пострадала, – вздохнула Каролина.
– Со всеми всё хорошо, моя родная. Если не считать той ужасной женщины.
– Флёр Кадэр, – содрогнулась Каролина, вспоминая о мёртвой любовнице мужа. – Она умерла в нашем доме. Что скажет король?
– А что он сможет сказать? Это была самооборона.
– Самооборона? – удивилась Каролина.
От кровопотери мысли немного путались, соображала она медленно.
– Конечно, – со спокойной уверенностью подтвердила Фиона. – Обнаружив, что её попытка навредить тебя провалилась, Флёр Кадэр явилась, чтобы уничтожить тебя лично, на этот раз с гарантией. Тому множество свидетелей.
– Но ведь всё было совсем не так!
– Разве? Нюансы мало кого интересуют. Все поверят в то, что Питер Рэдси убил Флёр Кадэр, выполняя свой долг, защищая жизнь жены своего лорда.
– А что на счёт самого Питера?
– Об этом спросишь у мужа. На своей земле он представляет закон и королевскую власть. Как решит, так и будет.
– Но неужели король так просто смирится со смертью своей фаворитки?
– У короля множество фавориток. Кадэр, со своими капризами и южным темпераментом, наверняка уже стала изрядно надоедать. К тому же в столице по-прежнему беспокойно, а обеспечить порядок без своего любимца-маршала королю будет трудно. Их Величества расчётливы и умеют расставлять правильные приоритеты. Между мертвой любовницей, от которой проку всё равно никакого и лояльностью человека, что может быть ему полезен король, несомненно выберет то, что пригодится.
– Как ужасно цинично звучит это в ваших устах, матушка.
– Что поделать, доченька? В пятнадцать лет большинство из нас полны романтических устремлений. Но тот, кто в сорок пять между любовью и сундуком с золотом выберет любовь либо беспросветно глуп, либо безусловно счастлив. Цинизм – плата за жизненный опыт.
– Не хочу такого опыта.
– Никто не хочет. Но куда деваться? Ты спи. Набирайся сил. Тебе сейчас это необходимо.
Каролина смотрела сквозь полусомкнутые ресницы на золотой ореол вокруг пламени свечи. На душе было и спокойно, и горько. Как привкус миндаля в шоколаде – сладкая такая, то ли противная, то ли изысканная горечь.
Проснувшись утром Каролина чувствовала себя гораздо лучше, хотя плечо ещё побаливало, и мучительная жажда давала о себе знать. Но ещё сильнее всего была потребность прямо сейчас, незамедлительно, увидеть Сида. Убедиться, что с ним действительно всё хорошо.
Но, понятное дело, Фиона подняться с постели не позволит, лишь постарается успокоить сказками о том, как всё замечательно и впереди самые радужные перспективы.
Заявив матери о просто зверском голоде, Каролина спровадила её на кухню за продуктами, а сама, не теряя времени ни минутку, поспешила покинуть спальню.
С мужем они столкнулись прямо посредине коридора.
– Каролина?
– Вам разве можно вставать?
Сказали они одновременно, вместе.
Каролина смутилась и постаралась растерянность за смешком.
– Вставать запретили, но мне так не терпелось увидеть вас, сударыня, что запреты пришлось нарушить.
– Вы слово в слово повторили мою речь, ту самую, что я заготовила для вас, как только увидела, как вы бредёте по коридору, устало опираясь на стены, похожий на призрак самого себя, – шутливо отозвалась Каролина.
– Чтобы нам не томиться в коридоре предлагаю пойти в вашу спальню – она ближе.
Сид взял её за руку:
– Не могу передать словами как я счастлив от одной возможности видеть тебя. Вчера я несколько раз готов был поверить, что мы больше не встретимся.
