Может, в конце концов, это и не любовь, а малярия какая-нибудь.
Его руки легли ей на талию.
– Ребра у тебя, кажется, в порядке.
Правда? Маленькое чудо – ведь сердце так неистово колотилось в груди.
Он убрал пряди ее волос с лица за спину.
– Голова болит?
– Немного, – честно ответила Шарлотта.
И кто бы ее осудил? Она упала в ручей. А потом в объятия этого мужчины. С головой в обоих случаях, не предупрежденная заранее об опасности подобных кульбитов.
Это было уже слишком!
– Когда вернемся в поместье, вызовем местного докт…
Шарлотта поцеловала его.
Она ничего не могла с собой поделать. Ей отчаянно необходимо дотронуться до него, но руки отказывались подчиниться ее желанию. Пальцы цеплялись за пенек, они, должно быть, уже проросли в него.
Нерешительно Шарлотта коснулась его губ. Один раз, потом другой. Мысленно попросила, чтобы он поцеловал ее в ответ.
«Пожалуйста!»
На один кошмарный миг Шарлотта вдруг засомневалась. Не в нем. Это никогда! Только в себе.
И тут он развеял все сомнения, жадно впившись в нее поцелуем.
«Да! Да!»
Вот по такому Пирсу она тосковала. По дипломату с аурой опасности. По мужчине, обладавшему притягательностью, нетерпеливому, чуточку дикому.
Которому невозможно отказать.
Они открылись навстречу друг другу, целовались их губы, их языки. Внутреннее напряжение не подавляло, а заполняло пространство между ними.
Поцелуя было недостаточно. Не в этот раз. Шарлотта хотела – нет, отчаянно желала! – чего-то большего.
Она желала трогать его, обнимать, быть близкой с ним настолько, насколько могут быть близкими два человека.
Просунув руки между их телами, Шарлотта нащупала пуговицы на своей нижней рубашке, бросила их и принялась за такие же, доводящие до безумия, пуговицы на его жилете. Они тоже изо всех сил сопротивлялись ей.
Потеряв терпение, она, наконец, выдернула ему сорочку из бриджей и скользнула под нее руками.
Пирс затаил дыхание. Прикосновение ее холодных пальцев к голому животу, судя по всему, повергло его в шок.
Шарлотта мужественно погладила напряженные мускулы его торса. Ласково, успокаивающе. Вынуждая его прикоснуться к ней.
Пирс посмотрел в ее голубые глаза и увидел в них, как он борется с самим собой. Благородный джентльмен, сидевший внутри его, вел последний бой. Шарлотта физически ощущала, как Пирс балансирует на грани между долгом и желанием.
– Мне холодно, – прошептала она.
Больше ничего не потребовалось.
«Мне холодно».
Два простых, тихих слова – это все, что ему было нужно услышать.
Для нее эти слова были выражением просьбы. Возможно, приглашением.
Для него они явились призывом к действию.
Она замерзла, а его кровь кипела.
Все остальное – формальная логика.
Ему нужно было раздеть ее. Прижать к себе – кожа к коже. Согреть любым способом, каждой частью своего тела, которое Господь оснастил для этой цели.
И не только потому, что ему хотелось этого. Хотелось, да еще как! Но и потому, что она была предназначена для того, чтобы он заботился о ней. Сейчас и всегда.
А еще ей было холодно!
Пирс перешел к решительным действиям. Расстегнул на ней все пуговицы, которые осмелились не подчиниться ее замерзшим пальцам. С юбками и нижним бельем справиться удалось тоже быстро. Он стянул с Шарлотты влажную шемизетку, оставив лишь сорочку и корсет. Затем, дернув за тесьму шнуровки, одним движением распустил и его.
Она отчаянно задышала, когда воздух хлынул в легкие.
Это подстегнуло Пирса.
Вытаскивая тесьму из отверстий для шнуровки, он принялся считать их в уме.
«Одно, второе, третье…»
Шарлотта прикусила свои очаровательные розовые губки.
«Четвертое, пятое…»
«Еще не поздно! Поверни назад. Скажи мне остановиться».
«Шестое».
Все! Персефона уже досталась ему.
Взяв ее за руки, Пирс притянул Шарлотту к себе и поцеловал, крепко, безоглядно. Как будто он никогда не целовал женщину до этого. Целовал, не скрывая своего желания, своей страсти…
Отдавая ей свое сердце.
Свое сердце?
Дьявол! Он не мог отказаться от этой идеи сейчас. В тот момент, когда его руки обнимали Шарлотту. Эти спутанные золотистые волосы, эта влажная нижняя рубашка, это замерзшее, дрожащее тело под ней…
Пирс поднял ее на руки, и она как-то испуганно засмеялась. Звуки ее смеха, казалось, обжигали и щекотали его. Заставляя чувствовать себя живым.
Пирс постелил свой камзол на траву так, чтобы солнце светило на него, а Шарлотта оперлась на локти и стала напряженно смотреть, как он расстегивает пуговицы на своем жилете, а потом снимает сорочку через голову.
– Подожди, – попросила она. – Не спеши. Мне хочется понаблюдать.
Как скажешь!
Ухватившись за край сорочки, Пирс неторопливо стянул ее до конца, и она соскользнула вниз.
Он стоял на коленях перед Шарлоттой, обнаженный торс золотился в послеполуденном солнце.
В ее взгляде читалось восхищение.
– Я передумала. Поторопись!
Настала его очередь засмеяться. Сбросив сапоги и бриджи так быстро, насколько это было возможно, Пирс лег рядом с ней до того, как в широко открытых девичьих глазах вместо любопытства появится тревога.
Она была девственницей, а он… в полной готовности. Мощный, возбужденный до боли, приведенный в боевое состояние недельным ожиданием наслаждения. Ему хотелось, чтобы все, что случится сейчас, прошло для нее наименее болезненно, но он был совсем не уверен в том, что это получится.
– Шарлотта… – Пирс провел рукой от ее груди до бедра. – Я хочу тебя. Хочу так, как еще ничего не хотел в своей жизни. Я жажду войти в тебя и не желаю причинять тебе боль, но, боюсь, придется.
– О боже, к чему такая торжественность? – Она погладила его бровь. – Я знаю, что будет немного больно. Но мне не страшно. И тебе не надо бояться.
Страх!
Он хотел отмахнуться от этого слова с мужественной лихостью. Но не мог. Это выглядело бы неубедительно. Дыхание его было неровным, руки дрожали, когда Пирс гладил ее по бедрам. В отличие от Шарлотты, у него не получилось бы сослаться на холод.
Ему нужно было избавить ее от нижней рубашки. Полотно довольно тонкое и уже начинало высыхать на солнце, но Пирс хотел увидеть ее полностью обнаженной. Взявшись за подол, он потянул рубашку из молочного газа вверх, и ему открылось то, что скрывалось под тканью.
