– Для меня тоже. Разобраться в неблаговидных поступках сэра Вернона – мой долг перед правительством. Человека собираются назначить на видный пост за океаном.
– Где именно?
– В Австралии.
Шарлотта приложила ладонь ко лбу.
– В Австралии?
– Если есть хоть малейший шанс того, что человека на таком посту смогут шантажировать под каким-либо предлогом, это сделает уязвимыми интересы Англии. На чаше весов окажутся жизни многих людей.
– Поэтому ты решил принести в жертву меня?
– Ты слегка преувеличиваешь, Шарлотта.
– Совсем чуть-чуть. Прошлая ночь стоила мне дружбы и уважения, которого я добивалась. Ты предал меня. Не могу поверить, что ты пошел на такое.
– Неужели? По-твоему, каким образом дипломат может заставить какого-нибудь деспота отказаться от территориальных претензий? Как он заставляет отступать целые армии?
Шарлотта уставилась на обгоревший ковер.
– Сделать так, чтобы у них не было выбора.
– Именно, – согласился он. – Точно так же я сделал все, чтобы защитить тебя.
– О, пожалуйста! Ты защищал самого себя. Не мог сказать мне, что все, что объединило нас… – Она обвела руками стены, кровать, ванну. – …Все это стало твоими служебными обязанностями. Стало слишком реальным для тебя, стало напрягать и чересчур близко подступило к твоему сердцу. Я призналась тебе в любви, и ты перепугался до смерти.
– Ты не любишь меня, потому что совсем не знаешь. Если думаешь, что это самое худшее из того, что я сделал, то крупно ошибаешься. Ты придумала себе прекрасную сказочку. О том, что я в глубине души благородный человек. Я пытался предупредить: вскроешь меня – и обнаружишь внутри мрак.
– Я отказываюсь верить в это и знаю: внутри у тебя – любовь.
Пирс сделал несколько шагов к ней.
– Я повинен в злоупотреблениях и воровстве. Я торговал секретами и информацией о биржевых сделках, что привело к смерти невинных людей. Проливал кровь собственными руками, бросал искалеченных людей умирать в одиночку.
– Англия вела войну, – отмахнулась Шарлотта. – Хорошим людям приходилось делать вещи, о которых не говорят вслух.
Ради бога! Пирс потер лицо.
– Война здесь ни при чем. Это делал я. Такой, какой я есть. Я уже обманывал людей, когда мне было всего семь.
– Это ничего не значит. Кто не обманывал людей в семилетнем возрасте?
– Но не так, как я. Я утаил правду о смерти матери. Ото всех! На несколько десятилетий.
Шарлотта нахмурилась.
– Значит, это не была передозировка лауданумом?
– О, конечно, лауданум. Но это не было несчастным случаем. Она покончила с собой.
– Но… Ты же был ребенком. Как ты это понял?
– Я был там в тот момент. Нашел ее в кровати перед тем, как она умерла. Я слышал ее последние слова.
– Пирс! – Шарлотта шагнула к нему.
Он остановил ее, выставив вперед руку. В этом жесте не было никакой мольбы о жалости. Наоборот!
– Я не мог допустить, чтобы кто-нибудь узнал о самоубийстве. В особенности отец. Я был мальчишкой, но уже все понимал. Он мог бы отнестись к этому как к пятну на чести семьи. – Пирс помолчал, глядя вдаль. – Поэтому мне пришлось скрыть правду. Пузырек с лекарством выпал у нее из руки на полу и разбился. Я вытер остатки лекарства, собрал в узелок осколки, отнес к пруду, привязал к камню и утопил.
Он вспомнил заросли камыша вокруг пруда. Пирс снова ощутил, как тростник цеплялся за ноги, когда он пробирался через него. Услышал пение птиц. Вновь увидел, как лягушки ускакали в разные стороны, когда он бросил камень в глубокую зеленеющую воду.
– Я никому ничего не сказал, – продолжил Пирс. – Собирался изобразить потрясение, когда ее найдут. Мне казалось, это будет делом пары часов. Чего я не учел, так это того, что отец станет скрывать от меня ужасную новость.
– И как долго он скрывал?
Пирс медленно выдохнул.
– Несколько месяцев.
– О нет!
– Мне кажется, он думал, что для меня это станет слишком тяжелым ударом. Рейф был маленький и вряд ли что-то понимал. Отец сказал, что она уехала на курорт, лечиться. Каждую неделю говорил, что мать прислала письмо, что якобы скучает по своим мальчикам, что лечение не закончено. Наконец признался, что она умерла. Я нашел ее в мае. До зимы меня не водили к ней на могилу. К тому времени я так долго скрывал свою скорбь… Когда уже можно было, не стесняясь, показать ее, у меня для этого не осталось сил, как я ни старался.
Он скрывал не скорбь. Он скрывал стыд! Стыд за то, что приходилось лгать отцу, за то, что мать умерла столь неподобающим образом. Стыд за то, что не стал ей хорошим сыном, чтобы удержать от такого поступка.
Ведь матери живут ради своих детей, разве не так? А вот Пирс не сумел дать ей вескую причину для продолжения жизни.
«Я не смогу! Я не смогу это вынести!»
Он отбросил прочь мучительные воспоминания.
– Достаточно сказать, что с тех пор обманывать и хитрить для меня стало обычным делом.
Шарлотта смотрела на него своими ясными голубыми глазами.
– Мне очень жаль, что все так произошло, Пирс. Я рада, что ты рассказал мне правду. Надеюсь, ты еще поговоришь об этом со мной, или с Рейфом, или с кем-нибудь еще. Но мне непонятно, как это извиняет то, что ты устроил прошлой ночью.
– Я не собираюсь оправдываться. Или извиняться. Мне не нужно прощение. Я сделал то, что должен был сделать.
– Должен был сделать? – Шарлотта удивилась. – Разве не ты недавно разразился целой тирадой по поводу того, сколько власти сосредоточено в каждом твоем мизинце. Должна ли я поверить в то, что тебе в голову не пришло ни одной стоящей идеи, кроме как поджечь мое белье среди ночи?
Он показал на обгоревший пол.
– Они напали на меня первыми.
– О господи! – Она отступила на шаг. – Не могу решить, либо ты круглый дурак, либо хочешь выставить себя откровенным мерзавцем.
– Посмотри на меня. – Пирс показал на свое лицо. – Я думаю, что моя левая бровь расскажет тебе обо всем.
– Да, конечно. Только твоя левая бровь находится слишком высоко над задницей.
Пирс сжал челюсти.
– Что сделано, то сделано. Этого не исправишь. Мы уезжаем сегодня и свадьбу не будем откладывать. Другого выхода нет.
– О, у меня выход есть. Какими бы ни были последствия, у меня всегда есть выход. Если придется выбирать между потерей репутации и браком без любви, я выберу первое. По крайней мере у меня еще останется шанс найти свое счастье где-нибудь в другом месте.
Он развел руками.
