Она приоткрыла глаза и обнаружила, что находится в какой-то незнакомой спальне и лежит на чужой кровати – как была, одетая, только в расстегнутом на груди платье. Ворот платья и волосы Лиды были влажными – видимо, ее пытались привести в сознание, брызгая воду в лицо. И тут же она забыла о себе, потому что увидела, что Касьян держит в объятиях Авдотью Валерьяновну, а та покрывает его лицо поцелуями, оглаживает его тело, да так жадно, так дерзко, что у Касьяна вырвался почти звериный стон. Он швырнул Авдотью Валерьяновну на пол, заставил встать на четвереньки, опустился рядом на колени и принялся одной рукой задирать ей юбку, а другой с лихорадочной спешкой развязывать вздержку своих портков.
– Скорей, скорей! – глухо, задыхаясь, бормотала Авдотья Валерьяновна, уткнувшись в пол лицом и опираясь на руки. – Давай как раньше, да покрепче, покрепче, чтоб насквозь пробрало! Да скорей же, Касьянушка!
Дольше наблюдать эту отвратительную сцену Лида была не в состоянии. Она сорвалась с кровати, на которой лежала, и кинулась к двери. Ударилась в нее всем телом, но дверь оказалась закрыта на засов.
Лида дернула его в сторону, выскочила из комнаты и оказалась в коридоре, куда выходило еще несколько дверей. Откуда-то издалека доносился голос Ионы Петровича, и Лида бросилась туда.
За спиной что-то нечленораздельное завопила Авдотья Валерьяновна, и Лида побежала со всех ног, понимая, что если Касьян бросится за ней, то нагонит в два счета. Оглянулась, увидела его темную, огромную тень, которая появилась в глубине коридора, – и вдруг налетела на что-то. Да ведь это стулья, стулья, которые окружали стол в гостиной! В две секунды Лида разметала их по полу, мельком изумившись, откуда взялись силы швырять тяжелые дубовые стулья как перышки, а сама понеслась вперед.
Грохот и ругань, раздавшиеся за спиной, свидетельствовали, что ее усилия достигли успеха. Лида ринулась по коридору дальше, а Касьян все еще возился среди стульев.
– Да будь ты проклят! – раздался истошный визг позади, и Лида поняла, что Авдотья Валерьяновна тоже помчалась за ней в погоню и тоже застряла в разбросанных стульях.
Голос дядюшки звучал все громче, он с кем-то яростно спорил, и вдруг Лида представила, как врывается к нему и с порога обличает его камердинера и жену и в прелюбодеянии, и в намерении совершить убийство.
У нее сжалось сердце. Каким горем это будет для добрейшего Ионы Петровича! А главное, можно не сомневаться, что Авдотья Валерьяновна от всего отопрется. В самом деле, в то, что наблюдала и слышала Лида, поверить почти невозможно!
Полно, да случилось ли это на самом деле? Уже не было ли сие бредом, не привиделось ли? Уж не помутился ли у Лиды рассудок с перепугу из-за дурацкого желания Модеста Филимоновича непременно овладеть ею?..
– Теперь тебе придется жениться на ней! – вдруг выкрикнул за дверью дядюшка, и у Лиды в очередной раз за этот бесконечный вечер подкосились ноги. – Причем немедленно! Неужели ты думаешь, что я позволю своей племяннице отныне мучиться оттого, что она опозорена? Ты вел себя гнусно, вот уж чего я не ожидал никогда в жизни! И не выдумывай, что у тебя была невинная причина оказаться в той беседке, все равно не поверю. Ты подстерегал ее там, и если бы я не заметил, как ты крадешься по саду, ты надругался бы над девочкой и скрылся. Молчи! Тебе не удастся избегнуть ответственности! Мы прямо сейчас поедем в Спиридоньевку, и отец Епифаний вас обвенчает. Бабуле Никитишне скажешь, что ты боялся, что я не отдам Лидушу за тебя, поэтому и решил сделать то, что ты сделал. А соседям скормим рассказ о том, что бедная девочка в трауре, оттого вам и пришлось обвенчаться украдкой. В конце концов, она и в самом деле в трауре!
Если Лиде почти удалось убедить себя в том, что сцена с участием Касьяна и Авдотьи Валерьяновны ей примерещилась, то голос дядюшки она точно слышала наяву. Значит, он разгадал гнусный замысел Модеста Филимоновича и теперь убежден, что должен спасти репутацию племянницы, немедленно выдав ее замуж за человека, который покушался на ее честь. Но более ужасной участи, чем стать госпожой Самсоновой, Лида просто не могла себе представить!
Да что за злая судьба?! Приехав к дядюшке и мечтая найти здесь тихую, любящую семью, она оказалась буквально между Сциллой и Харибдой!
Лида рванулась вперед и, распахнув дверь, выкрикнула:
– Нет! Нет! Я ни за что не выйду за него замуж! Да лучше мне умереть, чем…
И язык присох к гортани, когда девушка увидела того, с кем говорил ее дядюшка, сидевший в кресле.
Это был отнюдь не Модест Самсонов.
Посреди комнаты стоял Василий Дмитриевич Протасов.
– Полно дурить! – выкрикнул Иона Петрович. – Я обещал брату Павлу заботиться о тебе, как о родной дочери, ты обещала повиноваться мне, как родному отцу! А раз так, вот тебе моя воля: пойдешь за Василия Дмитриевича добром, не то тебя силком поволокут под венец! Я не допущу, чтобы имя наше было покрыто позором. Поняла?
– Поняла, дядюшка, – слабо выдохнула Лида, не вполне понимая, что говорит.
– Умница, дитя мое! – растроганно пробормотал Иона Петрович. – Иди сюда, я тебя благословлю! И ты подойди, Василий Дмитриевич!
Лида, не чуя ног, подошла к дядюшке, рухнула на колени; рядом, после некоторой заминки, опустился Протасов.
Иона Петрович благословил их и, все еще держа руки на головах, закричал на весь дом:
– Касьян! Вели закладывать!
Глава седьмая. Тайное венчание
Эта ночь тянулась бесконечно…
Вот Иона Петрович что-то пишет торопливо, скрипя по бумаге стальным пером и разбрызгивая по сторонам чернила, а потом отправляет заспанного мальчишку в соседнее сельцо к священнику, отцу Епифанию, и скоро топот копыт лошади, на которой умчался посланный, стихает вдали.
Вот незнакомый Лиде старый лакей и Феоктиста, у которой глаза, казалось, вот-вот вылезут на лоб от изумления, снимают со стен иконы Спасителя и Божьей Матери – венчальную пару – и заворачивают вместе с новыми свечами в чистое полотенце.
Вот Иона Петрович отпирает ключом, висящим на его шее, какую-то шкатулку и достает оттуда два кольца, обернутых шелковым платком, объяснив Лиде:
– Твой отец, когда мне писал о своей скорой кончине, понимал, что под венец тебя буду я провожать, а потому прислал мне кольца наследные, венчальные – родителей наших. Они в мире и согласии прожили пятьдесят пять лет, успели сыграть золотую свадьбу. Дай Бог, чтобы их кольца вам счастье принесли, к миру да любви расположили, от бед охранили!
Лида только кивнула, не в силах сказать ни единого слова. Протасов тоже молчал мертво. Она по-прежнему мало что понимала в происходящем и понять не пыталась: неслась по воле волн судьбы, словно некий утлый челн, многократно помянутый поэтами, и, подчинившись стремительности, с какой происходили события, знала только одно: выбора у нее нет, если хочет остаться живой. Откажись она выходить за Протасова, который немедленно увезет ее из этого дома, неистовая Авдотья Валерьяновна рано или поздно найдет способ сжить ее со свету, и скорее рано, чем поздно. Конечно, дядюшка цену своей супруге знает и будет оберегать Лиду от ее зловредных посягательств, но ведь человек он больной и немолодой – что станется с Лидой, если Иона Петрович скоро умрет?! К тому же, вполне возможно, что Авдотья Валерьяновна решит заодно и его со свету сжить, чтобы прибрать к рукам и состояние мужа, и деньги ненавистной племянницы…
