Правда, на Московско-Нижегородской железной дороге появились только эти самые места, за что пассажиры, конечно, возблагодарили железнодорожное начальство самыми пылкими выражениями, хоть и не вслух. Кому нравилось на станциях бегать по перрону в поисках уборной, боясь опоздать к отправлению?! Да и никаких деликатных бурдалю в этих общих уборных не имелось, конечно!
Взяв билеты и прощально улыбнувшись кассиру, Лида холодно взглянула на Феоктисту:
– Ну что же, встретимся во Владимире, на пересадке. За багажом присматривай на станциях!
– Это что, мне на каждой остановке туда бегать прикажете? – вскинулась было Феоктиста, но осеклась, встретив еще более холодный взгляд Лиды. Буркнула что-то и пошла в свой вагон, даже не удосужившись поднести Лидин саквояж
[5], который та намеревалась взять с собой в дорогу. Впрочем, на счастье, тут же сыскался носильщик.
Лида только головой покачала, глядя вслед Феоктисте. Уже не раз приходилось девушке слышать, будто многие бывшие крепостные, получив год тому назад волею государя Александра Николаевича свободу, с необыкновенной скоростью избаловались и всячески принялись подчеркивать свое равенство с теми, на кого раньше без поклона и взглянуть не смели. Особенно это касалось дворовых слуг, а Феоктиста была горничной дядюшкиной жены, то есть немало избаловалась своим положением в доме и теперь считала себя особой привилегированной.
Лида, впрочем, не любила людей принижать. Ей совершенно не нужно было, чтобы Феоктиста лебезила и заискивала, поминутно целуя то плечико, то ручку и умильно морщась в улыбочках, однако эта служанка слишком уж старательно подчеркивала неприязнь к племяннице своего хозяина! Видимо, сиротство Лиды и то, что она покидает Москву ради жизни в деревне, под дядюшкиным присмотром, вызывало у Феоктисты некое снисходительное презрение. И это, конечно, могло повергнуть Лиду в уныние и даже вызвать слезы обиды, кабы за три года, минувшие после смерти матери, девушка не изменилась бы разительно.
Иногда она и сама удивлялась, как быстро превратилась из изнеженного, избалованного котенка, не ведавшего никаких забот, в хозяйку дома, которой приходилось и с прислугой управляться, и счет деньгам вести, и стол заказывать, и ухаживать за отцом, который после смерти любимой жены мечтал, казалось, только об одном: последовать за ней как можно скорее… Он даже в Санкт-Петербург свозил Лиду только потому, что обещал это жене! А потом, сочтя, что все его обязательства и перед дочерью, и вообще перед жизнью исполнены, покорно предался болезни, которая вскоре и свела его в могилу.
Перед смертью отец сам, из последних сил, написал своему единственному брату, жившему в небольшом имении под Вязниками, заклиная позаботиться об осиротевшей племяннице, а Лиду заставил поклясться, что отныне она будет слушаться дядюшку как родного отца. Что скрывать: давала она эту клятву обливаясь слезами, и не только потому, что даже думать о смерти отца было ей страшно, но и потому, что это означало переезд из Москвы в деревенскую глушь, во Владимирскую губернию, Вязниковский уезд, в деревню Березовку.
– Ништо, милая! – уговаривал ее Павел Петрович. – Подумаешь, Москва! Суета одна. Разве мыслимо оставаться в этом торжище одинокой сироте?! Добро бы сыскался тебе муж, так ведь кто ни сватался, были тебе не по нраву, а неволить милое дитятко был я не в силах. Еще и в том закавыка, что нет среди моих знакомых никого, кого мог бы я сделать опекуном твоим, кому и тебя, и приданое твое немалое вполне доверил бы. А Иона – брат родной, он за тобой приглядит, да и ошибок молодости уже повторять не станет. Бог милостив, не обойдет тебя счастливая судьба! Поверь: лучше в твои молодые годы жить в глуши, в тишине да под добрым родственным приглядом. А Иона очень добрый человек. Добрый, но, такая беда, своенравный. И много мучений претерпел по своенравию своему.
Отец никогда не распространялся об отношениях с младшим братом, однако матушка по секрету поведала Лиде, что Иона Петрович Карамзин, бывший в детстве ребенком послушным, тихим, с годами изменился разительно и крепко оступился на скользкой дорожке: проигрался в карты вчистую, да еще подделал вексель с отцовской подписью, за что едва не угодил в тюрьму. Отец его все-таки смог спасти – с помощью непомерных взяток, данных судейским; клялся-божился более не преступать закона и стать сыном послушным, однако немедленно и ослушался: женился не на той, которую батюшка для него высватал было, а на дочери обедневшего помещика…
Впрочем, старик Карамзин тоже был крутого нрава! Разгневавшись за мотовство и непослушание, он так и не простил младшего сына до самой своей смерти. Лишил Иону не только наследства, но и мало-мальской помощи, оставив его с молодой женой и ребенком бедовать в Березовке, разоренном долгами поместье его тестя, все богатство которого составляло лишь с десяток дворовых. Жена Ионы вскоре умерла в родах, но тот остался жить в Березовке, ухаживая за больным стариком тестем и вместе с ним перебиваясь с хлеба на квас.
Павел Петрович, очень любивший младшего брата, помогал ему чем мог втайне от отца, а потом, после кончины Карамзина-старшего, передал Ионе половину всего, что досталось ему в наследство, восстановив справедливость, попранную разгневанным отцом. Поначалу младший брат ерепенился, гордо нос воротил от помощи, которую называл подачкой, однако, когда сломал на охоте ногу и надолго оказался прикован к постели, все же согласился принять деньги. Лечение деревенского эскулапа, впрочем, оказалось неудачным, Иона Петрович так и остался хромым, иногда и вовсе обезножевал в дурную погоду, но все-таки Березовку не покинул.
Получив свою часть наследства, он постепенно отстроил обветшалый дом, прикупил у разорившего соседа земляные и лесные угодья, а также крестьян, вновь женился – и зажил упорядоченной помещичьей жизнью, пусть и не роскошествуя, но все же вполне благосостоятельно, тем паче что оказался рачительным хозяином и сельскую жизнь полюбил. Со временем схоронил Иона Петрович бывшего тестя; умерла и вторая жена, и тоже в родах. С семейной жизнью ему не везло! Некоторое время он оставался одиноким.
Потом овдовел и Павел Петрович. Братья регулярно переписывались, однако навестить друг друга за минувшие годы так и не собрались:
Иона Петрович до сих пор не изжил стыда, что живет братними благодеяниями, ну а Павел Петрович стыдился того, что невольно вынужден выступать в роли дарителя и благодетеля, что было глубоко противно его щедрой и скромной натуре.
Тем паче он не сомневался, что брат исполнит свой долг и приютит Лиду! Дом в Замоскворечье Павел Петрович завещал городской казне – с условием, чтобы вырученные от продажи деньги непременно пошли на вспомоществование вдовам и сиротам, в пользу которых он немало жертвовал при жизни.
Ответное письмо от Ионы Петровича пришло скоро. Он поклялся брату, что сочтет за счастье принять у себя племянницу и постарается заменить ей отца. Сообщал он также, что женился в третий раз, взяв за себя бесприданницу, дочь дальнего соседа, девицу Авдотью Протасову, так что Лидуша, приехав, не будет обделена и материнской заботой.
