Где же она? Неужели в Протасовке? Но как попала сюда, если ничего не помнит?
– Ванька, теперь ты ищи меня! – долетел через окно звонкий детский голос.
– Не хочу больше играть, малины хочу! – ответил другой.
– Пошли вон, пострелята! – сердито зашипела какая-то женщина, судя по голосу, старуха. – Нечего шуметь, барыню разбудите!
Снова стало тихо.
Вообще кругом царила странная тишина, и казалось, что в доме, кроме Лиды, никого нет.
А между тем разгар дня… Где же Анаисия Никитична, где Василий Дмитриевич? Где слуги?
Лида дотянулась до колокольчика, который увидела рядом с кроватью, на круглом столике, и позвонила, но никто не отозвался, никто не пришел на зов. Она хотела встать, но почувствовала вдруг ужасную слабость. Закружилась голова, зашумело в ушах. На том же столике, рядом с колокольчиком, стоял большой стеклянный кувшин с каким-то розовым питьем и стакан, украшенный изящной белой росписью. Дрожащими руками Лида налила питье в стакан и сделала несколько глотков.
Это был малиновый морс, и Лиде показалось, что она в жизни не пила ничего вкуснее. Сил сразу прибавилось, и она смогла встать с постели и толком оглядеться.
Комната оказалась невелика, но была обставлена с прекрасным вкусом, и отнюдь не домодельной мебелью! Расписанный цветами и птицами потолок и обтянутые белым шелком стены выглядели просто очаровательно. Казалось, Лида попала во дворец, который оформлял сам знаменитый Штакеншнейдер на заре «второго рококо», когда вычурность еще не одержала победу над изысканной скромностью.
[80] Сбоку виднелась дверь, ведущая в гардеробную, и Лида, открыв ее, ахнула от восторга: это оказалось нечто среднее между гардеробной и умывальной комнатой – тем, что французы называют salle de bain, потому что посредине стояла небольшая фаянсовая baignoire
[81]. Ничего подобного Лида в жизни не видела! Здесь были розовые лохани и кувшины, розовые мягкие полотенца, розовые пуфики и туалетный столик, задрапированный рюшами и бантами, с зеркалом в фарфоровой раме, изготовленной с таким необыкновенным искусством, что цветы из порцелина
[82] казались живыми. Бурдалю тоже выглядел истинным произведением искусства, и даже как-то неловко казалось осквернять его отправлением естественных надобностей.
Лицо у Лиды отчего-то горело и чудилось как бы стянутым какой-то пленкой, поэтому первым делом она налила воды в хорошенькую лоханку, которая тоже составила бы честь salle de bain самой привередливой модницы двадцатилетней давности, и с наслаждением умылась. Однако стоило вытереться, как неприятные ощущения вернулись. Обеспокоившись, Лида заглянула в зеркало – и не смогла сдержать крик ужаса!
И тому была причина… Из зеркала на Лиду смотрела совершенно жуткая уродина: с перекошенными чертами лица, с одним заплывшим, а другим нелепо выпученным глазом, с покрытой коростой кожей.
Лида отпрянула, крепко зажмурилась, ущипнула себя, потом открыла глаза и снова взглянула в зеркало.
Нет, кошмарная рожа по-прежнему смотрела на нее – только стала еще кошмарней!
«Это зеркало! – подумала Лида. – Это кривое зеркало! Такие бывают в увеселительных заведениях – для потехи!»
Но кто и зачем вставил потешное кривое зеркало в раму туалетного столика?!
Впрочем, сейчас не это заботило ее. Лида кинулась обратно в спальню, распахнула дверцы огромного платяного шкафа, равнодушно отметила, что чьи-то заботливые руки развесили здесь все ее наряды, а внизу стоит саквояж, и торопливо переворошила платья, отыскивая то, в котором была вчера.
Или позавчера? Или еще раньше? Сколько времени она провела в этой постели? Все тело затекло, слабость от голода, живот к спине присох…
Но сейчас другое главное – где серое платье?
Да вот оно! А вот и карман. И в нем зеркальце, подаренное дядюшкой!
Лида посмотрелась в него – и чуть не зарыдала от облегчения.
Красавица, по-прежнему красавица, писаная… нет – просто неописуемая!
Переведя дух, Лида вернулась в гардеробную, причесалась и кое-как уложила, не глядя в зеркало, волосы, освежилась, забравшись в ванну и поливая себя прохладной водой из кувшина, потом вытерлась и надела дневную сорочку, а сверху – только утреннее платьице
[83]. Сунула ноги в первые попавшиеся туфельки. Конечно, уже за полдень, время требует более тщательного туалета, но надо же найти горничных, чтобы помогли одеться!
Однако ни единой души не встретилось Лиде в доме. Все комнаты оказались пусты. Несколько устав от бесплодных поисков, она опустилась на диван в гостиной первого этажа – и взгляд ее случайно упал на зеркало, висевшее над камином…
Лида с криком отвернулась. Из зеркала на нее смотрела та же ужасная рожа, ставшая еще страшней, чем в «кривом зеркале» умывальной комнаты!
Девушка достала из кармана маленькое зеркальце, которое сунула туда совершенно безотчетно, – и снова увидела свое прелестное, нежное лицо.
Что происходит?! Она заболела? Сошла с ума? У нее обман зрения? Кто-то коварно заменил зеркала во всем доме на кривые?
Лида бросилась по комнатам, которые только что обошла, но на сей раз она разыскивала не людей, а зеркала. Их нашлось с десяток, и каждое было кривее предыдущих! Лиде приходилось то и дело смотреться в маленькое зеркальце, чтобы снова и снова убеждаться в своей красоте…
Наконец она опять рухнула на диван в гостиной и стиснула голову руками, пытаясь осмыслить происходящее и хоть что-то в нем понять.
Вдруг вспомнилось, как вчера – или когда там это было, уже не вспомнить! – чуть ли не все, кого она встречала, говорили, что она плохо выглядит, подурнела, а Модест Филимонович так и вовсе кинулся прочь от нее, поближе вглядевшись ее лицо.
– Они сговорились! – твердо сказала Лида. – Они сговорились, чтобы…
Чтобы – что? Свести ее с ума? Уверить в том, что она внезапно сделалась уродиной? И с этой же целью подменили все зеркала в доме Протасова?!
