– Есть такие средства?! – дрожащим голосом повторила Лида, не смея поверить в то, что слышит.
– Да. Одно из них – ночь провести с тем мужчиной, которого ты любишь. Ты ведь любишь своего мужа?
Лида почувствовала, что у нее дрожат губы.
– Любишь, я знаю! – настойчиво сказала Маремьяна. – Иначе ты не просила бы за него, думая, что идешь на смерть!
– Люблю, – выдохнула Лида. – Но я не смогу… он не захочет…
– Ты должна будешь молить его, молить дать тебе эту ночь, чтобы поутру ты проснулась в его объятиях такой же красивой, как была! – горячо воскликнула Маремьяна.
– Ну уж нет, – прошептала Лида. – Я не унижусь перед ним и его перед собой не унижу. Я не очень хорошо поняла, что такое невстаниха, но, думаю, если ему придется обнимать и целовать такую уродину, как я, она у него уж непременно сделается. Этого он мне никогда не простит… Да и я такое испытать не хочу. Говори, какой второй способ!
– Ну что ж, слушай, коли хочешь, – медленно проговорила Маремьяна. – Только если погибнешь, меня в том не вини!
Глава семнадцатая. На кладбище
Идти через березняк было не страшно. Ни тучки не затемняло небо, луна сияла, ее свет дробился в вершинах деревьев, длинными полосами ложился на траву, оплетал березовые ветви, будто легкие белые ленты, и Лида вспомнила рассказы няни о русалках. И про Русальную неделю, и про то, как они качаются на березовых ветвях, вплетая в свои длинные косы солнечные лучи и лунный свет, как завлекают и губят путников, и особенно молодых красавцев, но иногда и девушек, готовых покончить с жизнью от несчастной любви, но красавиц, только красавиц…
Вот показалась церковь, в которой венчались Лида и Протасов, но сейчас от нее следовало держаться подальше! Как и от кладбищенской часовенки, увидев которую Лида хотела по привычке перекреститься, но сразу вспомнила, что Маремьяна настрого запретила это делать, запретила и молитвы читать и даже велела Лиде снять и оставить у нее нательный крестик. Лида послушалась: она готова была на все, чтобы избавиться от той беды, которая к ней подступила и едва не довела до смерти, а может быть, и вновь постарается довести. Поэтому она только взглянула на белеющий в лунном свете образок на часовенке – и поскорей отвела глаза.
Рядом Лида увидела серые щелястые ворота. Эти ворота выглядели тем более странно, что огорожено кладбище не было. Вообще говоря, попасть сюда можно было как угодно, в любом месте, однако, как говорила Маремьяна, все желающие навестить дорогих покойников своих проходили только через ворота, как если бы соблюдали некий ритуал или словно бы иной путь был запретным. Впрочем, кто знает, что творилось в душе каждого посетителя этого смиренного погоста и почему он норовил пройти именно через ворота!
Лиде и в голову не пришло бы нарушить традицию, тем паче что Маремьяна велела пройти именно воротами. Наверное, в этом и впрямь было что-то таинственное, заповедное… уж Маремьяна-то должна была знать доподлинно!
Лида проскользнула меж никогда не запиравшихся створок, заметив, что их уж оплело понизу травой, что означало одно: их никто не открывал и не закрывал с очень давних времен!
Вроде бы ничего не произошло. Лида всего лишь прошла через ворота, и под ногами та же земля, та же трава, по которой она шла в березняке, и так же побеги куманики и дикой малины. Но из чьих костей проросли их корни, не дают ли таким образом о себе знать древние мертвецы, хватая за юбку, за плечи, норовя хлестнуть упругим побегом по лицу… Подумав так, Лида в ужасе дрогнула всем оледеневшим вмиг телом. Вот оно, подворотное колдовство! То самое, когда проходишь в особые ворота – и как в другой мир дальше шагаешь, сам иным становишься… Стало быть, теперь, поняла девушка, из мира живых она перешла в мир мертвых, которым здесь принадлежало все: и земля, и трава, и эти цепкие, приставучие ветви, которые тянулись к ней…
У Лиды подкосились ноги, захотелось остановиться хоть на минуточку, чтобы дух перевести, но останавливаться Маремьяна не велела ни в коем случае, да и страшно было, ой как страшно: пока идешь, они, эти кладбищенские жители, до тебя, может быть, и не дотянутся, а только замри, они тут как тут!
Вот до чего же странно: еще совсем недавно Лида так мечтала о смерти, что утопиться вознамерилась, и, кабы не Ванятка, лежала бы сейчас на дне Вязни под толщею воды, а теперь не хотелось умирать, ни за что не хотелось! Надеждой живет сердце, и эта надежда заставляла Лиду идти и идти меж могил, лишь изредка передергивая плечами, чтобы унять озноб, стараясь не глядеть по сторонам и уж конечно не оглядываться.
Но не только лишь потому, что Маремьяна и это накрепко запретила! Всякому известно, что в таких местах злая сила непременно крадется по следам неосторожного смельчака, и лишь он обернется, как такое увидит, что из него сразу дух вон. О том, как она, исполнив то, что велела сделать Маремьяна, будет возвращаться той же тропой, девушка старалась не думать.
Впереди из лунного света выступал черный, обугленный остов старой часовни. Пожарище заросло бурьяном и крапивой, особенно охочей до мест, прежде людьми обитаемых, а потом заброшенных. Где-то неподалеку от него выкопали могилу для Ионы Петровича Карамзина, куда и решила прийти Лида, чтобы исполнить то, что приказала Маремьяна.
Да, Лиде было очень трудно подойти к могиле родного дядюшки и начать раскапывать ее, но желание вернуть былую красоту – да что там красоту, хотя бы обычный человеческий вид лицу – давало ей сил идти вперед.
И пусть мертвые, известное дело, всегда враждебны живым, Лида надеялась, что дядюшка будет к ней милостив. В конце концов, если начать распутывать тот узел, в который завязалась нить жизни Лиды Карамзиной, выяснится, что и дядюшка его завязывал, а значит, должен племяннице помочь. Он ведь и сам, конечно, не хотел бы, чтобы замысел его злонравной супруги осуществился, и наверняка сам, конечно, желал бы ей помешать!
Так убеждала себя Лида, приближаясь к кресту над могилой дядюшки. Рядом она увидела другие могилы, где прочла имена первой и второй дядюшкиных жен, их умерших во младенчестве детей и его старого тестя Евлампия Ивановича Давыдова, которого Иона Петрович любил как отца родного. Над этими могилами были воздвигнуты роскошные надгробья, однако земля на свежем холмике еще не осела, а потому рано было и памятный каменный крест ставить, и плиту надгробную класть.
Внезапно Лиде послышался легкий шелест за спиной. Мгновенно оледенев душой и телом, девушка с превеликим трудом подавила желание обернуться, призвав на помощь даже не смелость, а рассудок.
Первое дело, Маремьяна оглядываться не велела. Затем – потому что страшно до жути, ибо неведомо, кто и чем там шелестит. К тому же ежели, обернувшись и оказавшись лицом к лицу с этим неведомым, Лида лишится рассудка от ужаса, то не добьется того, что ей так нужно. Вот радости-то будет Василию Дмитриевичу оказаться на всю жизнь связанным не просто с уродиной, но и с обезумевшей уродиной!
Поэтому, скрепившись духом, Лида решительно опустилась у могилы на колени и, сдвинув в сторону стебли цветов, которыми холмик был усыпан, принялась руками разрывать землю по его краю.
