– Да, Нир, – сказал он, наконец, обращаясь к данганару, – проследи за ней, но осторожно, что бы она ничего не заметила. Думаю, девчонка не так проста, как хочет показать.
– А вы спрашивали ее, что она делала под окном?
– Спрашивал. Говорит, случайно оказалась не в том месте и не в то время. Но меня беспокоит не это. Слишком уж натренированная она. В пытках разбирается, в схватку влезла, наемного убийцу сумела уложить одним кинжалом, когда вы, мои воины, мечами справиться не могли.
Ниран виновато засопел. Такая прыть молодой рабыни ставила под сомнение гордость и достоинство самих данганаров.
– Так что выяснишь все, что сможешь, – продолжал лэр. – Желательно, не спускай с нее глаз, даже если я буду рядом. Мало ли, что задумает эта женщина, пока я сплю.
Ниран коротко кивнул. Теперь он не спустит с нее глаз, пока командир не отменит своего приказа.
***
После незатейливого ужина, состоявшего из чечевичной похлебки с вяленым мясом, куска хлеба, овечьего сыра и пары глотков вина из лэровой фляжки, Эсмиль заползла в палатку и устало вытянулась на войлочной попоне, брошенной на землю вместо тюфяка. Закуталась по самые уши в меховой плащ и тяжело вздохнула. Ближайшее будущее казалось ей все безрадостнее, и не было ни малейшего шанса на то, что оно изменится.
Она прикрыла глаза. Тело гудело от долгого перехода, натруженные мышцы болели. Хотелось провалиться в сон и ни о чем не думать, но в голову постоянно лезли мысли о Дарвейне.
Происшествие в таверне не прошло даром, Эсмиль чувствовала, что отношение лэра к ней изменилось, и совсем не в лучшую сторону. Если раньше он воспринимал ее как умалишенную, но безобидную рабыню, то теперь считал шпионкой и наемной убийцей. И у девушки уже не осталось ни сил, ни желания разубеждать его в этом. Ей хотелось только одного: понять, почему она оказалась в этом дерьме и как из него выбраться.
– Спишь уже?
Дарвейн вполз в палатку и растянулся рядом с Эсмиль, прижимаясь к ней всем телом. Натянул сверху пару колючих шерстяных одеял и по-хозяйски закинул ногу на бедро девушки.
– Уже нет, – Эсмиль повернула голову в другую сторону, не желая смотреть на него. – У Вашей Милости возникли какие-то потребности?
– Иронизируешь? – он прижал ее к себе еще крепче, уткнулся холодным носом в теплую шейку и игриво лизнул.
Эсмиль досадливо скривилась.
– Моя загадочная рабынька… такая мягкая, такая доступная… – бормотал лэр, пока его ловкие пальцы пробирались под слои одежды, в попытке отыскать нежную плоть.
Девушка вывернулась, ухватила его за запястья и села, сверля мужчину ненавидящим взглядом.
– Кажется, – прошипела она, – только сегодня вы обвинили меня в шпионаже и едва не придушили собственными руками. Разве нет?
– А теперь я хочу тебя и весьма рассчитываю на твою благосклонность! – ответил он, опрокидывая ее навзничь резким толчком.
Теперь Эсмиль лежала, распластавшись на грубом войлоке, от которого тянуло конским потом и сыростью, а мужчина навис над ней на вытянутых руках. Его мускулистые бедра, будто высеченные из камня, нагло раздвинули ей ноги, и твердая плоть, натянувшая грубую замшу штанов, уперлась прямо в сосредоточие ее женственности. Дарвейн толкнулся вперед, имитируя соитие, и не сдержал глухого стона.
– Ты точно колдунья! – прохрипел он, вжимаясь в нее еще сильнее.
Его член пульсировал, желая вырваться на свободу и до упора погрузиться в сладкую женскую плоть. В паху приятно заныло, в голове закрутились обрывки прежних любовных игр с этой милой ведьмочкой.
– Я не хочу.
Эсмиль безучастно отвела глаза и теперь равнодушно рассматривала сбрую, брошенную в углу палатки.
– Не хочешь? – лэр нахмурился, переваривая услышанное.
Кто и когда спрашивал у рабыни, чего она хочет? Но, странное дело, Дарвейну было не все равно! Ему хотелось, чтобы эта женщина испытывала к нему такую же страсть, как и он к ней. Аромат ее плоти сводил его с ума. Даже запах ее пота, чувствовавшийся после целого дня пути. Ему хотелось завладеть не только ее телом, но и мыслями, проникнуть под этот твердый панцирь, окружавший ее, разбить ледяную корку, которой она отгораживалась от него в течении всего дня.
Возможно, он был неправ. Мысль об этом возникла внезапно и также внезапно пропала. Какая разница, шпионка она или рабыня? Главное, сейчас ему хотелось сорвать с нее все эти тряпки и одним толчком войти в нее, с силой удерживая на месте.
– Если мне не изменяет память, я не интересовался твоими желаниями, – произнес он, одной рукой задирая ее подол до самой груди. – Тем более, твое тело говорит само за себя!
Его ладонь нагло скользнула вдоль ноги Эсмиль и накрыла развилку между бедер. Девушка вздрогнула. Как она не пыталась убедить себя в собственном равнодушии, но лэр оказался прав. Ее тело жило собственной жизнью и в данный момент трепетало от желания почувствовать внутри своего лона твердую мужскую плоть.
Словно услышав ее молчаливое согласие, Дарвейн потянул за кожаный шнурок, удерживающий корсаж, а потом, не мешкая, спустил с женских плеч и платье, и нижнюю рубашку. Теперь ему ничто не мешало наслаждаться видом двух идеальных полушарий, покрытых нежной кремовой кожей и увенчанных розовыми вишенками сосков.
Распростертая на земле, с платьем, сбившимся в районе талии, с растрепанными волосами и затуманенным страстью взором, Эсмиль была настолько соблазнительна, что мужчина уже не хотел терять ни минуты. Буквально пара острых, как укус, поцелуев в полуоткрытые губы – и вот он уже берет по очереди в рот ее соски, мнет и тискает грудь, оставляя следы на коже. Потом его ладони спустились вниз, подхватили ее под попу и с силой сжали упругие ягодицы. Он крепко вдавился бедрами между ее ног и толкнулся раз, другой, внимательно следя за тем, как в ее глазах разгорается огонь желания.
Дарвейн раздвинул ее ноги резко и широко, зафиксировал, с силой удерживая руками, надавил на бедра ладонями и опустил взгляд. Эсмиль задрожала. Он смотрел алчущим взглядом прямо туда, где сейчас изнывала от желания ее плоть, а потом медленно опустился и смачно поцеловал, заставив вскрикнуть и вздрогнуть всем телом.
Это не было похоже на деликатные ласки наложников. Нет, он набросился на нее, будто дикий зверь, поймавший добычу и желающий отхватить от нее кусок посочнее. Его язык не ласкал, он словно утверждал свое превосходство, заставляя ее кричать в голос и извиваться, проникал в самую глубину и касался таких чувствительных мест, что у Эсмиль сводило лицо судорогой экстаза.
На какое-то мгновение он оторвал губы от ее трепещущего лона, давая краткую передышку, и произнес, продолжая удерживать за бедра:
– Повтори еще раз, что ты меня не хочешь, и я оставлю тебя в покое…
– Ненавижу! – процедила она сквозь зубы, хотя в ее потемневших глазах плескалось ничем не прикрытое вожделение.
