– Что смотрите? – крикнула она им. Казалось, ее голос сейчас сорвется, но вместо слез в нем зазвучал металл. – Где ваша хваленая храбрость? Боитесь выйти за ворота? Боитесь этих кошек? Вы такие же никчемы, как все ваши женщины! Можете только прятаться за стенами и дрожать за свою шкуру!
– Возьми свои слова обратно, рабыня, – один из данганаров, кажется, это был Рикван, исподлобья метнул в нее тяжелый взгляд. – Ты не знаешь, о чем говоришь.
– Знаю! Ваш лэр сейчас там, один, а вы тут трясетесь от страха. Трусы!
– Ну, все, – выдохнул второй, делая к ней стремительный шаг, – эта баба меня достала! Раз такая храбрая, то дайте ей меч и выкиньте за ворота. Может, Эрг возьмет в дань ее душу, и тогда наш лэр останется жив!
Он хотел схватить ее за горло и швырнуть в снег, но Вирстин, который все это время молча вытирал с клинка кровь, внезапно оказался между ними.
– Ты, – кончик меча уперся в грудь данганара, – с бабами воюешь?
– Да разве она баба? Змеюка! – тот раздраженно сплюнул. – Выкинуть ее за ворота – и дело с концом! Пусть отдаст свою жизнь за лэра, раз ей так хочется!
– Дайте копье или меч – и я сама пойду! – упрямо набычилась девушка. В ее душе клокотал гнев, в глазах светились ярость и презрение. Капюшон упал, и теперь растрепанные волосы развевались вокруг лица, придавая ей вид разъяренной фурии – пособницы мести.
– Я пойду с тобой, – оттолкнув опешившего товарища, Вирстин протянул ей руку.
– Я тоже, – произнес Берр, спускаясь из башни с арбалетом в руках.
– И я, – отозвался Эльдрен, идя вслед за ним.
Рикван и Ниран, молча кивнув, обнажили клинки.
Странное дело, когда данганары закрывали ворота, те поддавались с трудом, недовольно скрипя на морозе, а сейчас распахнулись так легко, будто с той стороны их толкнул невидимый таран.
Ледяной вихрь ворвался на площадь, закружил, сбивая людей с ног, срывая с их голов капюшоны, дергая за полы плащей. И в этом вихре Эсмиль почудились очертания снежных хищников и далекий рев, полный триумфа. Ледяная пустыня уже предвкушала жертву.
***
Дарвейн в сотый раз обругал себя идиотом, и было за что. Он стоял один, буквально в двадцати шагах от частокола, защищавшего стойбище, а к нему приближались, медленно сжимая круг, обезумевшие от запаха крови хищники.
Данганар насчитал пять ирбисов: самка и четыре котенка, уже достаточно крупные, чтобы в одиночку завалить человека. Это один из них напал первым, сбив девушку с седла. Словно почувствовал, что та станет легкой добычей. И стала бы, если бы не вмешался Дарвейн.
Перехватив кинжал поудобнее, мужчина коротко выдохнул и приготовился к атаке. И вовремя: самка прыгнула, метя ему в горло.
Замах, удар.
Жалобно мяукнув, ирбис отлетел в сторону. В снег упали красные капли. Дарвейн сплюнул сквозь зубы.
Теперь они не пытались действовать в одиночку. Наоборот, кружили вокруг него, медленно подступая, сжимая круг и готовясь прыгнуть одновременно. И не спускали с будущей жертвы по-человечески умных глаз. Это были не просто большие кошки, это были снежные звери, рожденные бурей, вскормленные на крови. Они не знали пощады, не знали поражения, их гнал вперед запах добычи.
Через секунду один из них прыгнул, давая сигнал остальным.
Дарвейн успел отскочить, уходя с линии атаки, ударил хищника в бок, на мгновение ощутив, как под острым клинком лопается тугая шкура. Ирбис издал басовитый мявк, отпрыгнул в сторону, и тут второй зверь вцепился данганару в ногу, а третий, подпрыгнув, сомкнул клыки на руке, державшей кинжал. Еще один бросился прямо на грудь, стараясь завалить жертву и добраться до горла. Раненая самка рычала, глядя, как ее котята треплют добычу.
Казалось, спасения нет. Участь предрешена.
В голове мелькнуло смутное сожаление и размытый образ девушки с голубыми глазами.
Уже падая и почти теряя сознание, Дарвейн увидел, как из пелены снега с гиканьем и улюлюканьем на ирбисов набрасываются знакомые тени…
***
– Дарвейн! Дар! – словно издалека звал его женский голос. Это была его рабыня. В ее голосе сквозили испуг, тревога и какое-то пронзительное чувство, похожее на тоску. – Ты меня слышишь?
Он почувствовал прикосновение теплой ладони к небритой щеке. Понял, что лежит на снегу, закрыв глаза, а все тело горит от звериных когтей и клыков. "Боль это хорошо, – мелькнуло в голове.– Если болит, значит, я жив". Но открывать глаза не хотелось.
– Он умрет? – в женском голосе прорезались панические нотки.
Ему хотелось усмехнуться, но губы не слушались. Лицо, да и все тело, стало словно чужим. Только боль ощущалась, как своя.
– На все воля Эрга, – раздался еще один голос, на этот раз мужской. Дарвейн узнал Вирстина.
– Да плевать я хотела на вашего Эрга! – похоже, его маленькая рабыня разозлилась. – Вы, двое, поднимайте, только осторожно. Несите к огню. Ты и ты – разбейте палатку. Ты! Пойдешь со мной, покажешь, где амшеварр и как им пользоваться. Чего смотрите? Повторить?
Эсмиль говорила так, точно всю жизнь только и делала, что отдавала приказы. Коротко, четко, сухо. Слова падали в морозный воздух, будто осколки льда. Дарвейну даже интересно стало посмотреть на нее. Он напрягся, силясь поднять веки и хоть одним глазком взглянуть на ту, что посмела указывать данганарам. Но тут чувство того, что его оторвали от земли, вышибло из легких воздух.
– Осторожно! – девушка зарычала, будто волчица, когда он издал глухой стон. – Запорю всех насмерть!
– Не много ли берешь на себя, рабыня? – ответил ей недовольный голос одного из носильщиков. Это был Ниран. – Забыла, где твое место?
– Кто ты такой, чтоб указывать мне? – огрызнулась она. – Ты меня купил? Нет! Значит, для тебя я не рабыня. Хочешь доказать свое превосходство? Отлично, можешь вызвать меня на дуэль.
– Я с бабами не воюю.
– Правильно! Чего с вашими бабами воевать? Любую бери и пользуйся!
– Девочка, ты бы прикрыла рот, – вскипел Вирстин, который придерживал своего командира за плечи. – Здесь не место для споров.
Дарвейн наконец-то сумел открыть глаза и первое, что он увидел, было ночное небо, на котором сверкали и переливались россыпи крупных и мелких звезд, похожих на драгоценные камни, брошенные на иссиня-черный бархат чьей-то небрежной рукой.
Снежная буря утихла, словно ее и не было. Вместе с ней пропали и ирбисы.
С трудом повернув голову, он понял, что его внесли в стойбище и положили на толстый слой попон, брошенных одна на другую. Рядом кто-то из воинов разводил огонь, используя предусмотрительно взятый из леса хворост.
– Дар? – над раненым склонилось встревоженное женское лицо в ореоле растрепавшихся золотых волос. – Как ты?
