Глава 16
Этой ночью никто из них не спал.
Эсмиль лежала в своем углу, завернувшись в меховые покрывала, которые ей выдал удивленный Вирстин, и прислушивалась к каждому шороху, доносившемуся со стороны лэра. Она не могла понять, почему он дал ей свободу. Потому что она спасла ему жизнь? Но разве любой из ее собственных рабов не должен был поступить точно так же? Она бы вознаградила его, позволив ублажить ее в постели и спать до утра у кровати на коврике или у порога ее спальни. И все, это была бы достаточная награда за то, что раб и так должен делать для своей госпожи. А здесь…
И почему он отправил ее спать отдельно? Вряд ли он так дотошно чтит обычаи своей родины. Может, он больше не хочет, чтобы она грела ему постель? Может, она ему надоела?
В душе Эсмиль бурлили обида и раздражение. Ущемленная гордость не давала уснуть. Девушке хотелось встать и потребовать объяснений, но она продолжала лежать, молча вслушиваясь в тяжелое мужское дыхание.
Нет, она не опустится так низко, чтобы самой идти к мужчине и спрашивать, почему он изгнал ее из своей постели. Лучше сделает так, что он сам к ней приползет!
Вспомнилось, как он зарычал, будто раненый зверь, когда она назвала имя Вирстина. Неужели ревнует? Это рычание как елей пролилось на ее пострадавшее самолюбие.
В темноте губы девушки раздвинула самодовольная улыбка. Этот варвар еще не знает, с кем связался. Что ж, он сам дал ей свободу, она его не просила. Пусть же теперь узнает, что значит быть с настоящей амарркой, а не с бесправной рабыней!
Если бы Дарвейн знал, какие мысли бродят у нее в голове, он бы обязательно пересмотрел свое поспешное решение дать ей вольную. Но к счастью, он слышал только ее недовольное сопение, перемежающееся вздохами, да то, как она ворочалась в темноте, не в силах уснуть. Лэр вслушивался в эти звуки, не замечая, что по его лицу блуждает снисходительная улыбка.
Бывшая рабынька явно решила сыграть на его ревности? Что ж, у нее получилось, он повелся, как мальчишка. Но теперь она сама мучается от того, что приходится спать отдельно.
Дарвейн был уверен, пройдет всего пара дней, и Эсмиль сама придет проситься к нему в постель. Он мог быть не только суровым хозяином для своих рабынь, но и чутким любовником для своих любовниц.
Прикрыв глаза, он вспомнил женщин Ангрейда: аристократок, простых дворянок, мещанок и даже пастушек, красивых и не очень, которые сами ложились в его постель. Вспомнил то чувство, которое всегда ощущал, входя в их нежную покорную плоть… И, странное дело, эти воспоминания больше не возбуждали. Все, что он почувствовал сейчас, это презрение и брезгливость, а бывшие любовницы показались ему пресными, как лепешки.
Зато мысль о дерзкой и непослушной Эсмиль заставила его кровь забурлить. Да, он определенно хотел эту женщину. Причем хотел так, что даже боль в ранах не помешала его члену стать твердым, как камень.
Усмехнувшись собственным мыслям, он переложил руку себе на промежность. Плоть пульсировала, просясь наружу из замшевых штанов. Дарвейн представил Эсмиль, окутанную лишь собственными волосами, представил, как она опускается на колени, как ползет к нему, по-кошачьи выгибая спинку, как трется лбом об его живот, опускаясь все ниже, пока, наконец, ее губы не накрывают его горячую плоть, жаждущую ее прикосновений…
Он представил, как входит в глубину ее рта быстрыми, грубыми толчками и проникает в самое горло. Представил, как она задыхается, по ее лицу текут слезы, но он не дает отклониться, крепко сжимая за волосы на затылке…
– Дар? – ворвался в его мысли хриплый шепот Эсмиль. – Тебе плохо?
– Нет! – процедил он с внезапной злостью.
– Просто ты так дышал… – она помолчала. – Я думала, тебе плохо.
– Женщинам вообще думать вредно. Спи, – отрезал он, убирая руку и морщась от тянущей боли в паху. – Завтра рано вставать.
***
Утро наступило гораздо быстрее, чем Эсмиль могла себе представить. В стойбище еще царила беспросветная темнота, а данганары уже поспешно сворачивали лагерь и затаптывали остатки костра. Предстояло совершить еще один переход, и никто не знал, какие ловушки на этот раз приготовит пустыня Эрга.
Дарвейн самостоятельно выбрался из палатки и стоял, прислонившись спиной к частоколу, пока его люди навьючивали лошадей. Сегодня раны уже беспокоили меньше: амшеварр творил чудеса. Мелкие следы от клыков почти затянулись, рваные раны перестали кровоточить и подернулись тонкой пленкой. Вирстин сделал свежий отвар, поменял повязки, да еще и дал своему лэру несколько глотков чудодейственного средства вовнутрь. Так что теперь Дарвейн был вполне готов выдержать несколько часов в седле.
– Вир, – позвал он товарища, который уже проверял подпруги, – оседлай для квинны ди Маренкеш отдельную лошадь.
– Для кого? – не понял данганар.
– Для квинны Эсмиль ди Маренкеш, – повторил Дарвейн деревянным голосом.
Вирстин проследил за его взглядом. Лэр, не отрываясь, смотрел на свою рабыню, которая быстрым шагом шла с другой стороны стойбища, где находились выгребные ямы.
Утро выдалось довольно морозным, но небо было чистым, и полная луна освещала окрестности. От быстрого шага девушка запыхалась. Щеки ее раскраснелись, глаза блестели, как звезды, а с полуоткрытых губ при каждом выдохе вырывалось облачко пара. Она сбросила капюшон и распахнула ворот плаща, обнажив шею.
– Это она, что ли, квинна? – данганар почесал затылок. – С каких это пор…
Он мгновенно изменился в лице, увидев, что на шее девушки отсутствует знак рабыни.
– Ваша Милость? – Вирстин вопросительно уставился на своего господина, но тот продолжал пожирать угрюмым взглядом приближавшуюся девушку. – Все понял.
– Нир, – не оборачиваясь, Дарвейн окликнул второго товарища, – отвечаешь головой за квинну ди Маренкеш.
– Как скажете, – огромный данганар флегматично пожал плечами. Его ничуть не удивило, что вчерашняя безымянная рабыня с утра оказалась квинной ди Маренкеш. В конце концов, лэру виднее, квинна она или нет.
Когда небо на востоке только-только начало окрашиваться в розовый цвет, маленький отряд уже выезжал за ворота приютившего их стойбища. Впереди, как всегда, ехал Дарвейн на огромном жеребце теоффийской породы. Рядом с ним – Вирстин, следом – Эльдрен и Берр. В середине каравана на молодой мохноногой лошадке восседала Эсмиль, недовольно сверля глазами широкие спины данганаров, закрывавшие ей обзор. Слева и справа от нее, будто охраняя, пристроились Ниран и Рикван. Замыкал конный отряд бородатый Бергмэ.
После того, что случилось, данганары начали его сторониться, будто он стал прокаженным. Никто не хотел говорить с ним, на вопросы отвечали сухо и скупо, не скрывая неприязни. А лэр так и взглядом не удостоил! Зато с этой шлюхи глаз не спускал. Да кто она такая, что парни из-за нее нарушили законы священной пустыни и рискнули отбить у Эрга его законную добычу?!
