На этот раз ей пригрезилось святилище Бенгет, то самое, что было в ее дворце. Личное святилище Эсмиль ди Маренкеш.
Там все оставалось таким же, как и в тот день, когда она в последний раз входила для утренней молитвы. Золотая статуя богини, высотой в десять локтей, возвышалась над алтарем из черного мрамора. В углублениях на стенах горели сотни свечей, их пламя трепетало, бросая на гладкую поверхность алтаря неверные блики.
Эсмиль вздрогнула, обнаружив себя стоящей у подножия статуи. Огляделась. Ей показалось, что здесь кто-то есть, но в святилище было пусто. Никого, кроме нее. А между тем ощущение чужого присутствия только усилилось. Она чувствовала на себе чей-то взгляд. Жесткий, изучающий, прикидывающий, что еще с ней можно сделать.
– Ну, здравствуй, дочь моя, – статуя Бенгет шевельнулась, словно сбрасывая с себя невидимый покров. Узкие глаза, сделанные из крупных изумрудов, моргнули, в них вспыхнул живой огонь.
Не отдавая себе отчета, Эсмиль рухнула на колени, склонила голову. Чувство страха и благоговения затопило ее.
– Бенгет Всеблагая! – девушка, дрожа, подняла руки в молитвенном жесте, приветствуя свою богиню.
– Какая ты стала жалкая.
Бенгет фыркнула и неторопливо обошла вокруг застывшей фигурки, обряженной в грубые тряпки, которые в Амарре не носила ни одна женщина, включая и жительниц бедных кварталов.
– Вижу, мой муженек хорошо постарался, приручая тебя. Неужели, его северный варвар оказался сильнее, чем ты? Отвечай, наследница!
Эсмиль вздрогнула. Как давно ее не величали этим титулом!
– Мать всего сущего…
– Не оправдывайся! Смотри мне в глаза!
Ухватив свою адептку за подбородок, Бенгет заставила ее поднять голову. Холодный взгляд нечеловеческих глаз прошил насквозь. Эсмиль коротко выдохнула. Ей показалось, что богиня видит все, даже самые тайные мысли.
– Так вот о чем ты мечтаешь, – усмехнулась Бенгет, чуть приоткрывая острые зубы. – Хочешь приручить этого дикаря? Получить право стоять рядом с ним? Доказать этим мужланам, что их место у женских ног? Что ж, похвальное желание. Но мне не нравятся твои мотивы. Не нравится эта глупая слабость, которая руководит твоими поступками.
– К-какая? – выдохнула Эсмиль одними губами.
– Слабость, которая разъедает женские души. Делает их податливыми, как воск. Знаешь, о чем я?
Девушка осмелилась пожать плечами. В присутствии богини ее сковал инстинктивный страх перед силой, которая имела власть над ее миром.
– Вы, амаррки, мои любимые создания, – Бенгет отпустила ее подбородок и убрала руку, – так сказать, венец творения. Я дала вам все: красоту, силу, власть. Только ума дать забыла. Иногда некоторые из вас проявляют недостойную слабость. Позволяют себе влюбиться в мужчину. Знаешь, что происходит с такими? Они теряют мой дар и уже не способны сделать привязку. Их отлучают от храма и предают поношению, как позорящих женский род. Именно это сейчас должны сделать с тобой.
Богиня отступила на шаг, продолжая разглядывать коленопреклоненную девушку.
– Ты слаба, дочь моя, ты позволила себе влюбиться в этого варвара и утратила силу. Ты больше не моя подданная. И путь в Амарру тебе заказан, я не приму.
Окружающий мир поплыл, завертелся перед глазами. Эсмиль мысленно застонала, проклиная Дарвейна. Почему? Ну почему боги так посмеялись над ней? Вырвали из привычного мира, подвергли лишениям, кинули этому варвару, как собаке кость. А теперь еще и попрекают тем, что в ее душе затеплилось чувство, недостойное настоящей амаррки?
Девушку охватила злость. На судьбу, на богов и на то, что оказалась игрушкой в их руках. Вскинув голову, она обнаружила, что Бенгет исчезла, только золотая статуя на постаменте продолжала смотреть на нее мертвыми изумрудными глазами. Уж не привиделось ли ей все это?
– Ты совершила ошибку, девочка, – раздался из пустоты голос богини, – но ее еще можно исправить. Ты ведь хочешь вернуться домой?
– Да… – Эсмиль задрожала, стискивая кулачки. – Но как?
– Убей этого варвара, и я верну тебя в твой дворец, в Амарру, а все, что произошло, забудется, как страшный сон.
– Убить?
Упал, звякнув о плиты пола, короткий клинок, возникший из ниоткуда. Эсмиль бессмысленно уставилась на него.
– Да. Этим кинжалом. Убей, когда он придет к тебе – и все закончится. Ты проснешься во дворце, в своей постели, и наложники будут ждать твоего пробуждения.
Девушка закрыла глаза. Впервые в жизни она не знала, чего желает сильнее.
Глава 18
То, что Эсмиль больна, данганары обнаружили только утром, когда Ниран пришел будить девушку. Амаррка металась в бреду на мокрых от пота шкурах, ее щеки пылали, лоб горел, дыхание было поверхностным и частым, а глаза под закрытыми веками двигались так быстро, будто ей снился кошмар. Девушка то и дело постанывала, словно испытывала сильную боль.
Нахмурившись, данганар коснулся шеи Эсмиль. Она была липкой от пота.
– Квинна? – позвал мужчина.
Девушка не ответила.
Ниран выскочил из палатки, рванул к костру, где Вирстин готовил для лэра новую порцию снадобья:
– Вир! Эргову бороду нам всем в глотку!
– Чего орешь? – меланхолично отозвался товарищ, помешивая целебное варево в котелке. – Наша красотка отказывается просыпаться?
– Кажется, у нее горячка! – выдохнул Нир. – Она вся горит!
Вирстин моментально растерял все утреннее благодушие:
– Волчья сыть! Только этого не хватало. Идем, посмотрю…
Оставив Эльдрена присматривать за котелком, оба данганара вошли в палатку к Эсмиль. Измученный вид девушки говорил сам за себя, сомнений не оставалось – квинна была больна.
– Это пустыня, – произнес Вирстин. Он потрогал лоб девушки, потом надавил ей на подбородок, заставив открыть рот, и заглянул в горло, прижав язык несчастной собственным пальцем. – Она так просто свои жертвы не отдает.
– Что сказать Его Милости? – Ниран тоскливо поскреб затылок. – Мы не сможем идти с ней дальше, это убьет ее. Но и оставаться здесь еще на одну ночь нельзя.
– Будем лечить, – Вирстин пожал плечами. – Амшеварр у нас еще есть. Неси мой мешок. Сейчас дадим ей двойную дозу, это снимет жар и вернет ей ясность ума… А Его Милости я сам скажу.
– О чем ты мне скажешь? – раздался за их спинами напряженный голос Дарвейна.
Данганары оглянулись. Их командир стоял, приподняв полог палатки, и колючим взглядом рассматривал своих подчиненных, примостившихся на корточках возле ложа Эсмиль.
– Квинна, – Ниран кивнул на девушку, которая лежала, закрыв глаза, и часто дышала, – горячка у нее.
Дарвейн шагнул ближе. Настороженность на его лице сменилась тревогой. Горячка в походных условиях, тем более в самом сердце снежной пустыни, была смертельно опасной.
