– Отстань, – равнодушно отмахнулась она, – не видишь, я отдыхаю.
– Вижу, – Арнеш усмехнулась. – Но мне нужно знать: да или нет.
– Зачем тебе? – Бенгет приподнялась. – Хочешь взять эту дурочку под свое покровительство? Не стоит. После моего наказания она сама приползет ко мне на коленях и будет умолять, чтобы я облагодетельствовала ее и забрала домой.
Пресветлая богиня покачала головой:
– Бенгет, ты слишком самовлюбленная и видишь не дальше собственного маникюра! Ты ошиблась насчет Эсмиль. Она не придет к тебе, не станет звать, не станет проситься. В ее сердце поселился мужчина.
Пока Арнеш говорила, ее сестра недовольно хмурилась, катая в пальцах крупную виноградину. Но услышав последнюю фразу, Бенгет ухмыльнулась, показав кончики острых зубов:
– Он мертв, – она кинула виноградиной в Арнеш. – Пусть эта дура слабовольная и не убила его, но все же он мертв. Его убил собственный данганар. Продал душу лэровым врагам за мешок серебра.
– И снова ошибаешься, – на этот раз Арнеш не скрывала своего торжества.
– Что ты хочешь этим сказать? – насторожилась кровавая богиня.
– Он жив.
– Нет!
– Да.
– Но как?! – Бенгет вскочила, отбросив на стол гроздь винограда. Осознание правды заставило ее зарычать. – Эрг! Он смухлевал! Так не честно!
– Тебе ли говорить о честности, сестричка? – спокойно произнесла Арнеш, глядя как ее сестра мечется по хрустальному залу. – Разве правила не запрещают вмешиваться в ход Игры? А ты только этим и занималась. Преследовала свою подопечную, нашептывала ей разные мысли, направляла ее шаги… И предательство Бергмэ это тоже дело твоих рук. Или я ошибаюсь?
– Это были маленькие женские хитрости! – буркнула Всеблагая.
– Нет, это было самое настоящее шулерство. И вот результат…
Бенгет сжала зубы, обдумывая ситуацию. Да, получилось нехорошо. И Эрг наверняка все уже знает, иначе бы он не стал вмешиваться в ход Игры.
– И что теперь? – она приняла вид обиженной девочки. – Он очень сердит?
– Скорее разочарован, – Арнеш пожала плечами. – Но у тебя есть шанс все исправить. Отдай мне девочку.
– Как?! – Бенгет застонала. – Если я проиграю – потеряю Амарру!
– Если выиграешь – потеряешь его.
Богиня Амарры рухнула на софу, закрывая лицо руками. Нет, мужа она терять не желала. Только не так!
– Хорошо, – глухо проговорила она через пару минут, – забирай. Но зачем тебе…
Арнеш улыбнулась:
– Ты же знаешь, даже мы, боги, ничего не можем создавать на пустом месте. Для любого действия нужен потенциал. У Дарвейна и Эсмиль одна судьба на двоих, им суждено было встретиться. Иначе, как думаешь, почему игральные кости выбрали именно их?
– Ну, все, убирайся! – схватив подушку с софы, Бенгет раздраженно запустила ее в сестру. – Обойдусь без твоих моралей!
Рассмеявшись, Арнеш растаяла, превратившись в порыв теплого ветра. Всеблагая поджала губы, подсчитывая потери. Что ж, будущее Амарры казалось не таким уж и важным по сравнению с ее собственным.
Вздохнув, она поднялась, махнула рукой, создавая перед собой огромное зеркало, и вгляделась в свое отражение. Взбила волосы, поправила грудь, слегка оголила плечи. Подумав, ущипнула себя за соски, от чего те соблазнительно затвердели, и облизнула пухлые губы. Подпустила истомы в глаза. Ну вот, в таком виде можно и к мужу, умолять о прощении… В конце концов, Громовержец всего лишь мужчина.
Богиня еще раз вздохнула и растворилась.
В хрустальном зале запахло грозой.
***
Боль…
Все тело горит, как в огне.
Но это чистый, искупительный огонь.
Это плата за возможность начать все сначала…
Эсмиль боялась пошевелиться. Лежала голая, растерзанная, на холодном грязном полу, и по ее щекам катились молчаливые слезы.
Где-то неподалеку капала вода. За спиной, совсем рядом, раздавался мощный раскатистый храп. И лишь тусклый свет, проникавший в крошечное окошко под потолком, разгонял немного густой, пахнущий кровью и перегаром мрак подземелья.
Такой поруганной она не чувствовала себя никогда. Даже в тот раз, когда Дарвейн впервые взял ее, как свою рабыню. Казалось, будто нет ни одной косточки, ни одного сухожилия или мышцы, которые бы не болели…
Ее насиловали. Долго. Втроем. Но рассудок был не в силах осознать это. Все внутри восставало против попытки принять действительность.
Несколько минут она лежала, не открывая глаз. Думала: что теперь? Ее Дара больше нет, он мертв, упал со скалы, получив предательский удар в спину. А она осталась одна в этом страшном месте, где у нее нет права даже на жизнь. Скоро вернется мучитель, объявивший ее своей собственностью, и снова начнет пытать ее тело и душу.
Мужской храп, наконец-то, дошел до сознания.
Эсмиль напряглась. Кулаки неосознанно сжались. Кто-то снял с нее кандалы и просто бросил ее в углу. А еще, кто-то спит сейчас за спиной. Кто-то из тех, что насиловали ее в этой камере…
Она открыла глаза.
Прямо перед ней, на расстоянии вытянутой руки, валялось несколько пустых бутылок из толстого темного стекла. Пузатые, с широким дном и узким длинным горлышком. Вокруг них расплывалась смердящая алкоголем лужа. Вино.
Похоже, ее мучители неплохо повеселились, перемежая насилие с выпивкой…
Не думая, не отдавая отчета в собственных действиях, Эсмиль протянула руку. Грязные худые пальцы, все в царапинах, с обломанными ногтями, коснулись ближайшей бутылки и сжались на ее горлышке так, словно это была шея врага. Храп за спиной неожиданно стих.
Девушка замерла. Сердце в груди грохотало так, что, казалось, этот звук должен быть слышен на несколько лиг. Тот, кто был позади, завозился, то ли вставая, то ли устраиваясь поудобнее.
Эсмиль закусила губу. Нет, пожалуйста, Пресветлая Арнеш, сделай так, чтобы он спал!
Мужчина чмокнул губами и опять захрапел.
Перед глазами у девушки все потемнело от пережитого напряжения. Лопнула прокушенная губа, и рот наполнил привкус железа.
Пару минут она выжидала, копила силы. Заталкивала как можно дальше все мысли и чувства. Запирала эмоции там, где они не смогут ей помешать. Все, она не станет валяться тут, тратя время на жалость к себе. Не станет покорно ждать, что еще подкинет судьба. Она не станет игрушкой в руках мерзавцев. Нет. У нее свои планы на этот счет!
Ун просыпался медленно. Открыл глаза. Уставился в каменный потолок, пытаясь припомнить, где он сейчас. Но одурманенный алкоголем разум плохо соображал. Какие-то размытые образы вяло ворочались в голове, и каждый из них не имел ни малейшего смысла.
