– Опасно? – Лерисса даже не оглянулась. – Ты слышала? Там мой сын!
Они вылетели за поворот и остолбенели.
Прямо перед ними, посреди галереи, двое мужчин бились на мечах, тесня друг друга к каменным перилам, за которыми шумела площадь. В стороне застыла блондинка в мужском камзоле, растрепанная, босая, зажимая руками рот. В глазах девушки светились отчаяние и гнев.
С улицы доносился тревожный гул набата, набирающий силу, и чей-то пронзительный голос, орущий во всю силу легких:
– Лэр Дарвейн вернулся! Он жив!
– Пресветлая Арнеш! – Лерисса похолодела.
В этот миг один из мужчин обернулся, взметнув отросшую гриву черных волос. Сердце матери на секунду застыло – она узнала его. И в то же мгновение второй мужчина нанес удар. Меч сверкнул, будто молния, брызнула кровь. Девушка закричала, бросаясь к противникам, а Дар отступил, заслоняя ее спиной, ладонью зажал раненое предплечье – из-под пальцев струилась кровь…
– Эсмиль, не подходи!
– Дар! Дарвейн! О боги, ты ранен!
Не помня себя, Лерисса метнулась было к нему, но Ильза успела ее схватить, не давая совершить безрассудство.
– Стой, где стоишь! – прошипел Родрик, и только теперь Лерисса с ужасом поняла, что второй мужчина – ее собственный муж.
Она не могла поверить своим глазам. Он пытается убить ее сына?! За что? Неужели Ильза права?
– Так это все правда? – беззвучно прошептала она, глядя, как ее старший сын, еще вчера считавшийся мертвым, перекинул меч в здоровую руку.
– Правда? – Родрик захохотал. – Смотря что ты считаешь правдой!
Зарычав, он бросился на Дара, но лэр, парировав удар, нырнул под его руку. Мгновенный обмен ударами – и меч данганара, описав короткий полукруг, вонзился в ногу коменданта. Тот взвыл от боли и ярости.
Родрик упал. Меч пасынка уперся ему прямо в шею, и два взгляда – один, полный безумной ненависти и гнева, второй – пронзительный и напряженный – скрестились, как два клинка.
– Дар, нет, пожалуйста! – Лерисса оттолкнула Ильзу и бросилась вперед. – Не убивай!
Она упала на колени рядом с мужем, протягивая к сыну руки. В ее глазах застыла мольба, рыдания душили, не давая сделать и вздоха.
– Не убивай, – прошептала она непослушными губами, – я ношу его сына…
Она опустила голову, пряча лицо, и покорно подставила шею. Потому что знала – перед ней сейчас стоит не просто ее сын, вернувшийся из небытия. Перед ней стоит лэр двух кланов, и в его власти казнить и миловать.
Дарвейн застыл, глядя на мать. Ее живот заставил его скрипнуть зубами. Да, он уже знал от Брана, что его мать на сносях, но только сейчас, увидев собственными глазами, он наконец-то понял, что здесь случилось, пока его не было.
Его мать беременна. От Родрика Баллорда. И если Бран сказал правду, то эти двое брат и сестра. У них один отец, но разные матери. И их ребенок – плод кровосмешения, не имеющий права жить.
– Мама… – он выговорил это как в полубреду и медленно опустил меч.
Эсмиль не выдержала, прильнула к его спине, обвила руками за талию. И стук ее сердца заставил его отступить.
– Идем, – тихо сказал он ей, накрывая ее руки своими, – им есть о чем поговорить…
Внизу на замковой площади уже шумел народ, требуя показать лэра. Крики людей тонули в гуле набата, звуках волынки и барабанной дроби, отбиваемой гарнизонными музыкантами.
Дарвейн подвел Эсмиль к самым перилам и обнял за плечи, давая всем увидеть себя и ее.
Толпа взревела, будто огромный тысячеглавый зверь, и в воздух полетели береты, чепцы и платки. Народ ликовал.
Истинный лэр вернулся.
На другой стороне площади, в самой высокой и крепкой башне, почти под небом, три данганара, только что бивших в набат, радостно заорали, потрясая оружием, и обнялись. Вот теперь уже все. Они дома.
***
Баллорд пару мгновений прислушивался к радостным воплям, а потом прохрипел:
– Дура! – и его лицо исказила кривая ухмылка, полная яда. – Мне следовало самому убить твоих щенков, а не доверять это дело кому попало!
– О, боги… зачем? – Лерисса в ужасе зажала руками рот, пытаясь справиться со слезами.
– Тогда наш сын наследовал бы эти земли! – Баллорд слегка приподнялся и одарил ее взглядом, полным ненависти. – И я вместе с ним!
– Но ты бы не смог… Старейшины…
– Старейшины бы подтвердили мое право на регентство! – взревел Баллорд, словно раненый бык. – Клановый камень учуял бы кровь Эонаров в ребенке! Ведь я Эонар! Пусть бастард, но во мне тоже течет кровь старого Дугана! Думаешь, какого хройта я убил его и твоего глупого мужа? Я вынашивал этот план двадцать лет!
– Что?.. – Лерисса застыла, чувствуя, как внутри все холодеет и ледяная рука панического ужаса сжимает ее безумно бьющееся сердце.
– Я сын Дугана Эонара! – заорал Баллорд, и какая-то неимоверная сила, взращенная долгими годами ненависти и жаждой мести, заставила его встать. – Я должен править!
В одно мгновение он был уже на ногах. С безумным взглядом, с лицом, перекошенным яростью, он выхватил из-за пояса узкий кинжал и бросился на того, кого считал виновником своего провала.
Это был сквознячок, взметнувшийся за спиной. Размытая тень, мелькнувшая на полу. Резкий бросок черной змеи, притаившейся под камнями…
Подлый удар исподтишка, способный поставить точку.
Но он не успел.
Девчонка, которую он и в расчет-то не принимал, метнулась ему навстречу, рыча, как тигрица. В ее руках сверкнули клинки.
Удар под ребра заставил его отшатнуться к перилам, второй – в грудину – прижаться к ним. Еще один – и комендант крепости Родрик Баллорд, не удержавшись на раненой ноге, с тихим воем полетел вниз с высоты в несколько десятков футов.
– Четвертый, – тихо шепнула Эсмиль.
Дарвейн нервным жестом прижал ее к себе, зарылся носом в растрепанные волосы и шумно вздохнул. Эрговы яйца! Она снова его спасла!
Толпа замолчала. В полном безмолвии, повисшем над площадью, будто тяжелый туман, народ расступился.
На каменных плитах, истертых не одной тысячью башмаков, лежал комендант, неловко вывернув шею. И его остекленевшие глаза бездумно смотрели в небо…
***
Радость от возвращения лэра была немного омрачена гибелью большинства данганаров. Но их родные вскоре утешились, получив компенсацию в виде полновесных золотых монет. Дарвейн был щедрым лэром и справедливым.
Спустя два дня после гибели Баллорда, Лерисса родила мертвого сына. И все эти два дня она промучилась в жестоких схватках, терзавших ее круглые сутки. Наверное, боги решили, что для одной слабой женщины потрясений еще не достаточно.
