Сэнсей в зале никак не мог заснуть, слушал тишину, вылавливал последние шумы новогодия у соседей, они безмерно раздражали: какой праздник в седьмом часу утра?!. Сэнсей сделал все что мог, но на душе у него было неспокойно – он обиделся, хотя вовеки не назвал бы поведение Н. изменой. Назвать так – значило бы встать на одну ступеньку с манерным и расхлябанным Томкетом, а этого он не мог. А назвать иначе он не умел.
Да еще эта женщина, слишком хорошая для Н., несколько смутила Сэнсея. Он ощущал неправильность ситуации – и ничего не мог поделать. Тут его природная и получившая хорошую тренировку властность была бессильна – как и с совсем другой женщиной, не такой яркой, но тоже практически недоступной.
Первые январские дни были бестолковы и радостны. Соледад отключила мобильник и жила тихими семейными радостями. Сэнсей несколько раз придумывал себе дела и уходил из дому, оставив комнату в распоряжении Н. и Соледад. Главное условие он выставил Н. в мужской беседе на лестнице.
– Вы там не галдите, мои этого не поймут, – сказал Сэнсей хмуро. Н. кивнул – и так ведь все ясно.
Они не галдели, они были тихи, как два бессловесных зверька, лишь иногда тихо смеялись. Они делали друг дружке массаж – Соледад тоже кое-что умела, а Н. вкладывал в ремесло душу. Перед ним лежало тело, уже не юное, тело тридцатилетней женщины, мягкое и податливое, как у сонной кошки, и он, разгоняя холодные искорки и точки под кожей, вытачивал из плоти то, чем она была десять лет назад, и под его пальцами талия делалась тоньше, грудь приподнималась и меняла форму, бедра становились глаже. Только так он мог проявить свою любовь. Она не знала о переменах, но отдавалась во власть его рук доверчиво и радостно. И оба при этом становились невесомы.
Им казалось, что это будет длиться вечно.
Беда стряслась, когда Соледад, копаясь в сумке, вытряхнула на диван онемевший мобильник.
– Знаешь, что такое счастье? – спросила она Н. – Это когда мобилка молчит.
И тут же включила дорогой плоский аппаратик.
Минуты не прошло, как он запел.
– Слушаю… – сказала Соледад. – Странный вопрос… С Новым годом, матушка! Угомонись, я знаю, какой сегодня день. Четвертое января… Что?!
Она уставилась на Н. круглыми глазами. И он понял: время вылетать пинком под зад из рая.
Билет на поезд безвозвратно погиб. Сэнсей, призванный на помощь, нашел давнюю приятельницу в аэропорту. Час спустя Соледад и Н. покидали Сэнсееву квартиру. Он взялся отвезти их в аэропорт и пошел на охраняемую автостоянку, куда на время праздников поставил машину.
Н. вывел Соледад на улицу – туда, где Сэнсей приказал им ждать. Стоять было холодно, они прогуливались взад-вперед и дошли до больших витрин соседнего дома. Там были выставлены подвенечные платья на кринолинах, безмерно гламурные, с цветочками, кружавчиками, камушками, жемчужинками – всем тем, чего не принимала Соледад, а Н. этих штук в упор не видел. Зато он оценил белые силуэты с тончайшей талией.
Повернувшись к Соледад, он обрисовал руками в воздухе свадебный силуэт, как бы примеряя его на ее фигуру. Другого способа посвататься он бы не придумал – да и этот возник внезапно, в то мгновение, когда руки создали две красивые линии сверху вниз.
– Ты полагаешь? – спросила Соледад.
– Да, – ответил он.
– Ну… ничего невозможного в этом нет… Но тебе придется взяться за ум. Ты классный массажист, но без диплома ты пустое место, тебя не возьмут ни в один салон. И учиться дальше ты не сможешь. Реши эту проблему как-нибудь. И бросай якорь, ты уже достаточно побегал. Найди клиентов, сними комнату… ну, постарайся устроиться по-человечески… Тогда уже можно будет об этом говорить более серьезно, понимаешь? Иначе такой разговор вообще не имеет смысла. Ты только не обижайся…
– Я не обижаюсь, – сказал он. Соледад была права – сватовство предполагало не только свадьбу, на свадьбе жизнь не завершается. Она была вправе ставить условие – он мог принять или не принять.
К ним подкатила темно-синяя «субару» Сэнсея. Передняя дверца распахнулась.
– Давай, грузи рюкзаки в багажник, – велел Сэнсей. – Да по-скорому! Еще и на самолет опоздаем!
Но на самолет Соледад не опоздала.
Они ехали, сидя рядом и держась за руки. В аэропорту они тоже никак не могли отпустить друг друга. Наконец Сэнсей просто приказал им прощально поцеловаться.
– А теперь – куда тебя везти? – спросил он Н., четко показав, что дом его на ближайшие месяцы для гостя закрыт. Н. подумал и выбрал автовокзал. Там был прекрасный зал ожидания, где можно спокойно сидеть и думать о будущем.
Глава шестая
Соледад вышла в зал, где встречали прилетающих, и увидела Игоря. Он стоял в сторонке, высматривая ее, невысокий, коренастый, в смешной шапочке, которая никак не соответствовала дорогой куртке. Борода и усы делали его старше – мало кто догадался бы, что почти солидный мужчина уже с животиком и с прекрасными черными глазами – двадцатидвухлетний парень. К несчастью, Игорь уродился в маму.
Соледад знала, что в этой авантюре Игорь – на ее стороне. И, когда он запер ее чемодан в багажник своей «тойоты», прямо спросила, не слишком ли буянит Маша и какова вообще обстановка.
– Она клянется, что убьет тебя и суд ее оправдает, – сказал Игорь. – Ну ты же знаешь маму.
Соледад рассмеялась.
– Волосы она мне простила?
– Я впервые слышал, чтобы она так ругалась. Придется тебе покупать парик.
Игорь водил первый год и ехал крайне осторожно – он и по натуре был спокойным и рассудительным, вот тут сработали отцовские гены. На дорогу ушло больше часа – троллейбусом быстрее.
Квартирный вопрос Соледад и Маша решили очень разумно – поселились в одном доме, чтобы не тратить время на путешествия и чтобы Соледад не рисковала простудиться в общественном транспорте. Маша заботилась о ней так, как не заботилась о родном сыне Игоре, постоянно приносила то травки, то мед, то невероятные домашние тапочки – из овечьей шерсти, вроде пушистых слоновых ног. На этом основании она требовала от Соледад разумного поведения. А добивалась в основном неразумного. Ну, может ли благовоспитанная женщина, едва войдя в подъезд, прямо с мороза, не подготовившись, не распевшись, заголосить: «Ах, еду, еду, еду к ней, еду к любушке своей!»
Соледад наслаждалась тем, как гуляет по лестницам, отражаясь уже непонятно от каких плоскостей и пространств, ее сильный голос. Маша, в длинном лиловом халате с драконами, сшитом на заказ, выскочила из дверей на первом куплете романса и закричала:
– Прекрати немедленно!
Но Соледад допела до финала, того самого финала, который они с Машей придумали и так старательно отрепетировали, с негромким счастливым смехом, с мечтательной негой в голосе, это был самый победный финал, во всех концертах публика требовала повторения. И тогда только она вошла в Машину прихожую.
