Маша додумалась до металла сама – к ней стали прилипать ножи и вилки, случилось же это в пору затяжных скандалов со свекровью. Наблюдательная и склонная к скальпельному анализу Маша вскоре обнаружила, что она не одна такая на свете. Она даже узнала особую примету таких людей – они были чуть крупнее, чем полагается при их росте, и складки на их лицах были чуть весомее, и еще – они быстрее снашивали обувь.
Сперва она конечно же не понимала, в чем дело, и извела кучу денег на диетологов и массажистов. Но никакие анализы не показывали наличия подкожного металлического каркаса, а массажисты утешали женщину тем, что тело ее упруго, полно силы, а значит, виноват пикнический тип, унаследованный от какого-то дедушки. Похоже, они были правы – никаких неудобств это широкое и неповоротливое тело Маше, в сущности, не доставляло, только вечную мороку с поисками одежды. А металл в жизни был только полезен – молодой любовник знал, что при малейшем недовольстве будет брошен на произвол судьбы, и одна эта маленькая кругленькая женщина не останется. Опять же металл помогал говорить о деньгах – провести Машу, ведущую переговоры о концертном турне, было очень сложно. Наконец, металлический корсет позволял Маше чревоугодничать в любое время суток – дойдя до определенного объема, она уже не менялась.
Мужчинам было легче – от них никто не требовал минимального веса и стройности как у фотомоделей. И Маша, глядя, как Георгий ведет Соледад к машине, как отворяет дверь, как оборачивается, приглашая и ее с Игорем занять места, немного позавидовала.
Но лишь немного – она знала, отчего меняется метаболизм и начинает расти металл. Она знала также, что ускоряет движение атомов и молекул, что приказывает им быстрее соединяться и прочнее склеиваться. Она чувствовала это в самые печальные минуты своей жизни – и в самые победные тоже, когда осознавала, что близость приятных ей людей объясняется всего-навсего тем, что Маша – сильнее…
Но подруге она об этом ничего не рассказывала.
Они приехали в «Мадлен» – занятный ресторанчик, оформленный под старую скрипучую мельницу. Деревянные колеса были там всюду, а вместо надоедливой попсы – журчание воды в фонтанах, раковинах, игрушках с пляшущими на струйках шарами. Цвета были самые провансальские, лидировал синий, но синий благоразумный, тускловатый, так что Соледад вписалась в интерьер безупречно и выделялась в нем ровно так, как должна выделяться одетая со вкусом женщина. Она, войдя, собрала на себя все внимание, и вовсе не случайно – она не пожелала расстаться с белыми цветами и внесла их как трофей. Остальные букеты Игорь запер в своей «тойоте».
Столик был заказан заранее и в хорошем месте, как раз на четыре персоны. Георгий знал, что приглашает компанию из трех человек. Стало быть, собрал информацию и учел отсутствие спутников жизни. Это было не совсем хорошо, однако и несмертельно.
В «Мадлен» его знали, и официант, предлагая закуски, спросил интимно: «Как всегда?»
Маша оценила вкус Георгия – казалось бы, простенький салат из свеклы с орехами, но свекла содержит немало магния и железа, в орехах – магний и цинк, а мед, который Георгию подали даже без заказа, в нарядной пиале, – и вообще мечта кузнеца и ювелира: железо, магний, медь, свинец…
Она знала, что наконец-то им послан человек, который избавит Соледад от неприятных воспоминаний. Знала она также, чем придется заплатить за освобожденную память. Но, поразмыслив, решила, что каждому возрасту – свои игрушки и Соледад давно уж не девочка.
– Правда ли, что вы отказались остаться во Франции? – спросил Георгий, разливая вино с точностью и грацией опытного бармена.
– Да, – сказала Соледад, следя за бордовой струйкой. – Мне и здесь хорошо.
– Редкое по нашим временам решение.
Она пожала плечами, показывая, что общее безумие к ней отношения не имеет.
– С вашим голосом и талантом вы бы стали там звездой русского романса, – продолжал Георгий.
– Для кого звездой? Для стариков? Молодежи все это уже не нужно. Молодежь уже не знает русского языка, а старики что-то повадились умирать. За время гастролей я дважды слышала о похоронах – умерли знакомые моих знакомых.
– Вы остались с теми, кому вы нужны?
– Да.
Георгий без спроса взял руку Соледад и коротко поцеловал – не касаясь губами кожи, оставляя тончайшую прослойку воздуха. Она ощутила на ладони твердые и холодные кончики пальцев.
– Рано или поздно вы должны были появиться, – сказал он. – У меня есть кое-какие связи. Первое, чем я хотел бы вам помочь, – это выпустить ваш альбом и устроить презентацию. Один из моих старых друзей знает неплохую студию и готов вложить деньги в хороший проект. Не беспокойтесь, для него вы не женщина, а проект и слава Аллаху.
– Я не так воспитана, чтобы принимать слишком дорогие подарки, – холодно произнесла Соледад. Он кивнул – певица должна была ответить именно так.
– Вы сами не знаете себе цены, – ответил Георгий. – Больше скажу – вы можете назначить любой гонорар за право записать ваш альбом.
– Разбудите меня, – попросила Соледад. – Так не бывает.
– Так бывает.
Глава девятая
С нормальными людьми Н. скучал. Он плохо понимал, что их радует и печалит. Человек, поставивший себя в зависимость от денег и вещей, был ему неинтересен. Н. знал, что деньги и вещи возникают тогда, когда они действительно нужны, пусть и в небольшом количестве, и не лучшего качества.
Вот ведь понадобилось ему жилье – и появилось, будто лишь его и ожидало. Понадобились простыни – и совершилось маленькое чудо, однажды он нашел их – три штуки, аккуратно сложенные поверх одеяла. Потом оказалось, что продавщицы, которых он массировал бесплатно, принесли каждая по одной старой простынке. Они же подарили термос, кастрюльку, две столовые ложки, пластмассовый таз. Н. чувствовал себя Робинзоном Крузо – только что вынырнул из пучины, лишенный всего, а вот уже обрастает разнообразным и не всегда нужным имуществом.
Но главное, что делали продавщицы, – искали ему клиентуру.
Случались дни, когда у Н. было даже три сеанса. Он возвращался в подвал совершенно выжатый и принимался за стирку – чтобы уважали, нужно иметь товарный вид.
Настал день, когда продавщица Лида повела его к куме, работавшей на оптушке. Там женщины подобрали ему весеннюю курточку, джемпер, две рубашки, шарф, ботинки, целое приданое трусов, маек и носков. Главным приобретением Н. полагал ботинки, хотя они сперва доставили кучу неприятностей, – он впервые за десять лет сунул ноги в новую, а не разношенную обувь. Без ботинок он действительно больше жить не мог.
Зимой он носил унты – настоящие, толстенные, в которых не страшен сибирский мороз. Для весны у него на дне рюкзака лежали старые Сэнсеевы кроссовки, служившие уже третий год и страшные, как смертный грех. До новогодней встречи с Соледад Н. совершенно не беспокоился о том, что обует весной, – в домах, где он останавливался ночевать, всегда хватало под вешалками старой обуви, которую хозяева отдавали с радостью. Сейчас приходилось думать самому – и хорош был бы массажист, распугивающий клиентуру вонючими кроссовками…
