Над этим верхним слоем все еще поблескивали два хрустальных венца, но он понимал, что сам их придумал, удерживает их там только силой своего воображения, а стоит отвлечься – они и пропадут.
Осень уже стояла на подоконнике, собираясь постучать в стекло, когда к Н. пришла Света с плохой новостью. Богатому дядьке надоела игрушка, он решил, что хватит с него фонвизинского музея, опять же, комнаты нужны для более серьезных дел.
– Ты не волнуйся, он тебе хорошо заплатит, – сказала огорченная Света. – И давай ищи жилье.
– Да ну его… – ответил Н.
Он понял: пора в дорогу. Пора с рюкзаком на трассу. Трасса велика, во всех городах, на ней расположенных, есть старые клиенты, которые его еще помнят. Есть квартиры, куда можно вписаться на несколько суток, там покормят. Опять же, неплохо бы отвезти денег матери. Опять же, игры. Н. пропустил почти все большие летние, но и осенью выезжают на полигоны, а есть еще игры-павильонники, очень удобные для городского человека, главное – примкнуть к хорошей команде, которая и прикидом снабдит. На дне рюкзака у него лежали рубаха с кружевным воротником, камзол из искусственной кожи, еще какие-то средневековые прибамбасы, позволяющие ему очень быстро превратиться в эльфа или в трубадура. Значит, пора ветру возвращаться на круги своя…
Не зная, когда ему укажут на дверь (с вручением конвертика, но всякое бывает – могут про конвертик и забыть), Н. стал приводить в порядок свое походное имущество, затеял стирку, даже пришил недостающие пуговицы. Печальные это были сборы – он уходил из той жизни, в которой была любовь, и уходил, похоже, навсегда. И ведь почти ничем не погрешил против любви – только вот былая глупость встала всему поперек.
Однажды вечером в дверь фонвизинской квартиры позвонили. Н. отворил – на пороге стоял хозяин особняка.
Этот человек несколько раз ночевал в своем музее – очевидно, боялся показаться дома крепко выпившим. Н. был к нему вполне равнодушен – хозяин вращался в тех сферах, куда сам Н. никогда не совался, и не только потому, что не пустили бы, а ему было неинтересно, как это из денег делают деньги. Внешность хозяина тоже никаких особых чувств не вызывала – мужик под пятьдесят, когда-то бывший красивым парнем; от былой красоты сохранились выразительные темные глаза; обвисшее лицо часто выдавало недосып и злоупотребление спиртным, при том что мужик был настоящим трудоголиком.
– Ну, привет, – весело сказал хозяин. – Слушай, достали все! Пойду вздремну – тут не будут искать.
– Пожалуйста. – А что еще мог сказать Н.?
– Слушай, ребята говорили, что ты классно делаешь массаж.
– Делаю, да.
Н. недавно легким наложением перстов снял головную боль у охранника Руслана. И научил, как замассировать попорченное на тренировке плечо, охранника Тимура.
– Не разомнешь мне спинку? А то что-то скриплю я, как старая коряга.
– Пожалуйста.
О деньгах Н. даже не заикнулся. Это была его вечная беда – он не умел сразу назначать плату за свой труд.
Хозяин прошел в спальню, раздеваясь на ходу. Пиджак полетел в кресло, галстук и рубаха – на пол.
– Погодите, – сказал Н. – Массаж не делают на мягкой поверхности.
Хозяин уже сидел на кровати и разувался.
– А где? – спросил он.
– На жесткой кушетке. Можно на полу.
– Ну, ладно. Вот, постели.
Встав, хозяин сдернул с кровати роскошное покрывало, бросил его Н. и стал стягивать брюки.
Тело у него было очень смуглое, Н. сразу распознал натуральный загар, да не местного производства, а южный. Похоже, этот дядька ни в чем себе не отказывал.
Он улегся на пол и предоставил свою спину умелым пальцам и даже кулакам Н. Первым делом тот нашел металлические струнки, довольно туго переплетенные.
Иначе и быть не могло – у хозяина были свои слабости, безобидные и опасные, и он их защищал. Без запаса подкожного металла он не возглавил бы солидную фирму (чем она занималась, Н. так и не понял). Кроме того, на коже обнаружились шрамы. Один, круглый, похожий на звездочку, наводил на мысль о пуле.
Мышцы у этого мужчины были объемные и крепкие. Похоже, он провел бурную молодость и доигрывал не менее бурную и активную зрелость.
Н. выложился на этом сеансе полностью. Потом хозяин перебрался на постель, но спать ему, естественно, уже не хотелось.
– Слушай, мне этот музей уже поднадоел, но я тебя не брошу. Кто ко мне прибился – тот, считай, на всю жизнь обеспечен, – сказал хозяин. – Будешь мне и моим дармоедам дважды в неделю спинку мять – с голоду не помрешь.
– Да нет, я домой поеду, – хмуро ответил Н. Смысла в зарабатывании денег он больше не видел.
– Ну, как знаешь.
Разговаривать им было не о чем. Они жили в разных мирах, соприкоснулись случайно, Н. даже не знал, как зовут клиента, хозяин вряд ли помнил, как зовут Н. Оставалась, впрочем, вечная тема – погода.
– Смотри-ка, уже темнеет, – сказал хозяин, натягивая штаны. – Слушай, ты вообще тут проветриваешь когда-нибудь?
– Окна открываю.
– Надолго?
– Как получится.
– Дурак я был, что стеклопакеты здесь не поставил. Восемнадцатый век, восемнадцатый век!.. Задурили мне голову.
Хозяин, голый по пояс, раздернул шторы, распахнул окно и выставился наружу, радуясь теплому вечеру.
– Первым делом – стеклопакеты с непробиваемыми стеклами. А потом, может, своей дуре тут кабинет сделаю…
Тут он ахнул и, цепляясь за шторы, повалился на пол.
Н. выстрела не слышал – он был в гостиной, оттуда и переговаривался с хозяином. Но треск ткани и стук падения понял сразу. Мгновенно оказавшись на коленях возле хозяина, он перевернул тяжелое тело на спину и увидел рану – посередине груди, но, кажется, ниже сердца.
– Достали-таки, сволочи, – произнес хозяин очень внятно. – Дурак я… «скорую»…
В спальне был телефон, удачно спрятанный в туалетном столике. Н. на коленях подполз, достал его, но не сообразил переключить на город. К счастью, попал не в чей-то пустой кабинет, а на вахту.
– В босса стреляли! – крикнул он, узнав по голосу Руслана. – В окно! «Скорую» вызывайте!
– Где он?
– У меня, в музее. В грудь попали…
– … мать!..
Н., стоя на четвереньках, наклонился над хозяином. Тот заговорил сквозь кровавую пену:
– Это Белявский… так и скажи ментам… я знаю…
– Молчите, – велел Н. и положил обе руки хозяину на грудь, ниже раны.
Он не знал, что тут можно сделать. Но и спокойно смотреть, как человек умирает, не мог. В глубине глаз опять зародился огонь. Н. зажмурился. Руки требовали приказа, а что приказывать, он не знал… так, догадывался…
