Пока Егорка лихорадочно соображал, как быть дальше, Лада и Йасмин мучались от бездействия и неизвестности. Склон горы, у подножия которой они укрылись, был лесист и здесь, в тени деревьев, было совсем темно. Стреноженные лошади безропотно стояли, переминаясь с ноги на ногу, дождь поливал их блестящие спины.
– Надо было седла снять, – заметила Лада.
– Зачем? – безучастно спросила Йасмин, погруженная в невеселые думы.
Они стояли, прислонившись, друг к другу спиной, прячась от дождя под большим китайским зонтом, который Лада купила на рынке перед поездкой. Зонт был из чистого шелка, темно-синий, с вышитыми на нем золотыми драконами и стоил очень дорого.
– Промокнут насквозь, сидеть на них потом неприятно, да и воспаление можно подхватить.
– Я больше не могу ждать, – сказала Йасмин.
– И что ты предлагаешь? – спросила Лада.
– Пойдем, посмотрим, что с ними?
– А как мы найдем эту чертову пещеру?
– Я вспомню дорогу, я найду.
– Если Али до сих пор не вернулся, значит, его схватили. Сообщники тех троих, а может, те самые обогнали нас. Ну, допустим, найдешь, и что, попадем в лапы разбойников. А может быть, их уже убили.
– Что ты говоришь? – в ужасе воскликнула Йасмин, – не каркай.
– А что ты так удивляешься? Ты, в какое время живешь? Надо ждать, как сказал Егорка, и, если они не вернутся, уезжать.
– Ты можешь ехать куда хочешь, а я без своего мужа никуда отсюда не двинусь.
– И уеду, – огрызнулась Лада, – подумаешь мужа. У меня тоже муж будет.
– Извини, – сказала Йасмин и потерлась о Ладу спиной, – я не хотела тебя обидеть.
– Ничего.
– Правда, я тебе благодарна за все, только не знаю, что мне для тебя сделать.
– Мужа мне найди хорошего.
– Этого я обещать не могу, – честно призналась Йасмин.
– Тогда не уходи, а то мне страшно, – попросила Лада.
– Нет, не могу, сердце разрывается от беспокойства. Я должна узнать, что с ним случилось. Говорила я ему, не надо ехать сюда. Не принесут эти сокровища нам счастья. Не послушал.
– Ну, давай еще подождем, прошу тебя.
– Ну, хорошо, – скрепя сердце согласилась Йасмин.
– Слушай, а правда, что мусульманка сама может посвататься к мужчине, – спросила Лада, – и в этом нет зазорного?
– Правда. Жена пророка Хадиджа сама преподнесла ему себя в жены.
– Надо же, а я не знала этого, сидела как дура, ждала. Самой надо было действовать.
Тем временем, Али рассказывал.
… У убитого Касыма была служанка, черная абиссинская невольница по имени Марджана, очень красивая с изящным станом, черноглазая, что естественно, и что большая редкость, умная и находчивая. Когда Али вошел во двор Касыма, он подозвал Марджану и сказал ей: «Пришло твое время, пойдем со мной к твоей госпоже». Али рассказал жене Касыма, как было дело, как он обнаружил убитого Касыма. а когда она стала голосить и плакать, молвил: «Не возвышай голос, берегись, что бы люди прослышали о нашем деле. Смирись перед приговором Аллаха, это лучше, чем скорбеть и роптать. Я женюсь на тебе. Моей первой жене это будет не в тягость, ибо она женщина умная, чистая душой и целомудренная, благочестивая и набожная. И мы заживем одной семьей. Слава Аллаху, денег теперь у нас много». Когда жена Касыма услыхала это предложение, ее скорбь прошла, слезы высохли, и она молвила: «Я повинуюсь тебе во всем, что ты считаешь за благо, но что нам делать с этим убитым?»
– Ну надо же, – обронил кто-то из разбойников, – мужа еще не похоронили, а уж другому повинуется.
… Что касается убитого, поручи это дело своей служанке. Лучше ее никто с этим делом не справится…
Али так часто поглядывал наружу, что это не укрылось от Хасана, и он спросил:
– Ты, приятель, что все время косишь на выход? Забудь об этом. Ты не Али-Баба, от нас не ускользнешь.
– Дождь я очень люблю, – повторил Али, – поэтому и смотрю все время на него.
– Ты лучше рассказывай и меньше отвлекайся.
… Для начала Марджана пошла к москательщику, купила у него специального лекарственного теста, которое используют при тяжелых болезнях.
– А кому понадобилось такое тесто? – спросил москательщик.
– Моему господину, Касыму, – ответила Марджана, – с ним приключилась тяжелая болезнь, свалила его, и он теперь в горячке и состоянии небытия.
– А ты рецепт не знаешь? – вдруг спросил Хасан.
– Какой рецепт? – удивился Али.
– Ну, этого теста.
– А тебе зачем?
– Да, плечо у меня болит, особенно при такой погоде, уже несколько лет, – пожаловался предводитель.
– Не знаю, – отрезал Али.
На другой день Марджана отправилась к башмачнику по имени Мустафа. Она вежливо приветствовала его и вложила ему в руку динар. Когда башмачник разглядел, какого цвета монета, он сказал:
– Вот благословенный почин.
Он догадался, что предстоит необыкновенное дело, и сказал:
– Изъяви свои желания, госпожа невольниц. Я исполню их для тебя.
– О, шейх, – молвила Марджана, – возьми иголку и ниток, вымой руки, надень твои сандалии и позволь мне завязать тебе глаза, потом пойдешь за мной, чтобы исполнить одно тонкое дело, и получишь за него награду, и тебе не будет от этого вреда.
– Если я тебе нужен для дела, угодного Аллаху и пророку, – ответил башмачник, – я сделаю это охотно и не стану грешить, если это грех, то ищи другого.
– Нет, клянусь Аллахом, шейх, это вещь дозволенная, – молвила Марджана и вложила в руку башмачника еще один динар.
После этого башмачник вскочил на ноги и сказал:
– К твоим услугам, позволь мне только запереть лавку.
Башмачник взял иголку, нитки и прочие принадлежности для шитья, запер лавку. Марджана завязала ему глаза и, нарочно путая, отвела к дому.
Когда Мустафа оказался в помещении, где лежал четвертованный Касым, он испугался так, что у него затряслись поджилки. Марджана успокоила его, говоря:
– Не бойся, Мустафа, от тебя требуется только собрать его члены и сшить, что бы мы могли похоронить его, – и дала ему еще один динар.
Мустафа взял динар и приступил к работе, рассуждая следующим образом: «Я не знаю, где я нахожусь и каковы намеренья этих людей. Если я буду им прекословить, они обязательно причинят мне вред, во всяком случае, кровь этого человека лежит не на мне, и в сшивании тела человека нет ничего запретного.
