Малика-Хатун опустила глаза.
– Ты голоден? – спросила она через минуту, в течение которой Джалал ад-Дин любовался ее смущением. Принцесса начинала ему нравиться, несмотря на изрядный возраст.
– Я велела накрыть стол здесь, прошу.
Джалал ад-Дин последовал за ней. В эркере с тремя высокими стрельчатыми окнами, из которых открывался прекрасный вид на окрестности Табриза, стоял мраморный столик, уставленный всевозможными закусками и напитками.
– В каком из этих сосудов вино? – спросил Джалал ад-Дин.
– Ты пьешь вино? – спросила Малика-Хатун.
– Пью ли я вино? Да я ничего другого не пью, кроме вина, – ответил султан и добавил:
Пей вино, ибо друг человеку оно.
Для усталых, подобно ночлегу оно.
Принцесса взяла колокольчик, стоящий на столе, и позвонила. На зов явились две служанки.
– Принесите вина, – приказала принцесса.
Султан сел за стол и принялся за еду. Малика-Хатун взяла грушу, надкусила ее, украдкой наблюдая за ним.
– Ты пишешь стихи? – с улыбкой спросила она.
– Это стихи одного мудреца. Он жил сто лет назад недалеко отсюда, в Хорасане. Был дружен с великим султаном Малик-шахом, твоим предком. А мой предок Ануш-Тегин знал его лично. Это был великий математик и астроном. Его звали Омар Хайам.
– Да-да, слышала о нем, судя по его стихам, он был великим пьяницей.
– Может быть, он пил оттого, что был несчастен.
– А отчего ты пьешь?
Вместо ответа Джалал ад-Дин произнес:
Где вино, что смывает страданий следы,
Стоит губ его только коснуться губами.
Нет тоски, нет и бед череды.
– Всесильный султан говорит о страдании, как простой смертный, – заметила Малика-Хатун.
– У меня такое же сердце, как и у всех. Разве тебе не ведомо страдание?
– Я слабая женщина.
– Почему-то наша беседа никак не примет нужное направление. То мы говорим о твоем муже, то о страдании.
– Бывшем муже, – поправила Малика-Хатун. – А вот и вино.
Появились служанки. На плече одной из них был глиняный кувшин, бока его покрылись испариной, горлышко было запечатанным. Служанка сломала печать и наполнила чашу, стоявшую перед султаном.
– Холодное, и у него отменный вкус, – сказал Джалал ад-Дин, осушив чашу.
– В подвалах дворца есть специальное хранилище, там сотни кувшинов: маленьких, как этот, и огромных, с меня ростом. Мой муж любил выпить.
– Бывший, – поправил султан.
– Конечно, – согласилась Малика-Хатун и засмеялась.
– Как видишь, твой нынешний муж тоже любит выпить, так что в некотором смысле в твоей жизни ничего не изменилось.
– В моей жизни изменилось главное, я избавилась от труса и приобрела героя. Ведь ты герой, о султан! В то время, когда мусульманские владыки сидят как крысы в своих норах, надеясь, что беда обойдет их стороной, ты единственный, кто не боится сражаться с проклятым Чингиз-ханом. Я слышала, что ты несколько раз разбивал его наголову. А о сражении у Синда твой конь перенес тебя через реку, не касаясь копытами воды.
– Это преувеличение. Я вымок и чудом не заболел. Вода была холодной, с нее только что сошел лед.
– А в сражении с раной
[39] Шатра
[40] ты собственноручно поразил его стрелой, и это решило исход сражения.
– Это правда. Откуда ты все это знаешь?
– Молва бежит впереди тебя.
– Это правда, что ты влюбилась в меня, увидев с крепостной стены?
– Ты не веришь в это?
– Не отвечай вопросом на вопрос.
– И все же?
– Мне кажется, что с крепостной стены лица не очень-то разглядишь. А близко я не подходил.
– А если я скажу, что полюбила тебя еще до того, как увидела, поверишь?
– В это, как ни странно, я поверю. Почему ты не ешь?
– Волнуюсь.
– Я внушаю страх?
– Ты внушаешь трепет.
Султан улыбнулся, взял в руку чашу, наполненную служанкой.
– Я хочу выпить за тебя, – сказал он. – И все-таки ты ешь, теперь ты моя жена, и ты не должна бояться меня.
Малика-Хатун засмеялась.
– Расскажи мне о себе, – попросила она.
– Что рассказать?
– Все.
– На все ночи не хватит, а я хотел бы этой ночью заняться еще кое-чем.
– Тогда расскажи, что на тебя произвело сильное впечатление, что изменило твою жизнь?
Она сделала знак служанке, чтобы та налила султану вина. Султан ненадолго задумался.
– Пожалуй, вероломство моих братьев. Перед смертью мой отец изменил мнение о престолонаследнике. Первоначально по настоянию Теркен-Хатун, матери отца, наследником был назначен Узлаг-Шах. Но перед смертью отец призвал меня и братьев, Узлаг-шаха и Ак-шаха, и сказал: «Узы власти порвались, устои державы ослаблены и разрушены. Чингиз вцепился в нашу страну когтями и зубами. Отомстить ему может лишь мой сын Джалал ад-Дин Манкбурны. Я назначаю его наследником престола, а вам обоим надлежит повиноваться ему. Затем он собственноручно прикрепил свой меч к моему бедру. После его смерти мы с братьями вернулись в Хорезм. С нами было всего семьдесят воинов. Затем к нам прибилось еще около семи тысяч из султанских войск, большая часть их была из племени Байавут, а предводителем у них был Буга-Пахлаван. Они питали склонность к Узлаг-шаху из-за родственных связей с ним, они не согласились с его отказом от наследования престола и сговорились убить меня. Но меня предупредили об этом, и я скрылся. За несколько дней я пересек пустыню, отделяющую Хорезм от Хорасана, в то время как караваны проходят ее за шестнадцать дней. Из пустыни я вышел к округу Насы. Там меня уже поджидали татары в количестве семисот человек. Со мной же было всего триста всадников. Но я сразился с ними и победил, из татар спаслись лишь одиночки. Это была моя первая победа над татарами.
– А что стало с твоими братьями?
– После моего бегства, в Хорезм пришло сообщение о прибытии татар, они оставили город, но попали в западню и погибли.
– Возмездие за предательство не заставило себя долго ждать, – заметила принцесса.
– Выходит, что так. Но все равно я плакал, когда узнал об их участи. Мне бы не хотелось, чтобы орудием возмездия выступали татары.
– Аллаху виднее, – сказала Малика-Хатун. – Ведь за какие-то прегрешения он послал монголов в мусульманские страны.
