Насави удивленно взглянул на Малику. Помедлив, он сказал глухим голосом.
– Это был лев среди львов. Самый отважный человек своего времени. В минуты, когда его спутникам грозила неминуемая гибель, он проявлял отчаянную храбрость. И спасал тем самым жизни. В то же время, он был кроток, никогда не повышал голос, никогда не смеялся, лишь улыбался, был серьезен, не бранился, был немногословен. Он был справедлив, но времена смуты возобладали над ним. Он любил облегчать жизнь своих поданных, но правил во время упадка и потому прибегал к насилию. Да упокоит Аллах его душу и осветит его могилу.
– Аминь, – сказал Малика.
– Если бы вы, ваше высочество, дождались его возвращения, все было бы иначе.
– Я давно это поняла, – сказала принцесса. – Только, что сейчас об этом говорить… спасибо, что зашел. Я рада, что познакомилась с тобой. Мне надо было поговорить с кем-то из его ближнего круга. Невысказанные слова тяготили меня.
Насави поклонился и ушел.
После его ухода Малика-Хатун, вдруг почувствовала приступ такого острого одиночества, что едва удержалась от слез. «Не надо было принимать его, – с досадой сказала она себе. – И вообще ввязываться в это дело. Только унизилась лишний раз». Всякое напоминание о прошлом лишь напрасно бередило зажившие раны. Она была совершенно одна, без мужа, без детей, без денег и, что самое страшное – без надежды. Определенно, впереди ее ждала только нужда и неумолимая старость.
Вошел привратник и неуклюже поклонился.
– Ну, что тебе еще нужно от меня? – спросила принцесса.
– Хатун, там еще один посетитель, – сказал привратник.
– Еще один посетитель, – недоверчиво спросила Малика-Хатун. – Кто?
– Сказал, что его зовут Али.
– Зови его сюда, – нетерпеливо сказала принцесса.
Привратник ввел гостя и по мановению руки хозяйки удалился.
Али приветствовал принцессу.
– Перед тобой сейчас у меня был счастливый положением своих дел человек, – сказала принцесса. – На сегодня с меня довольно. Так что, если тебе нечем меня удивить лучше сразу уходи. Я не умею радоваться счастью других людей.
Ни слова не говоря, Али извлек из рукава свиток бумаги и с поклоном протянул его Малике-Хатун.
– Что это?
– Фирман султана Малика Ашрафа о выделении вам икта.
Али трудно было удержаться от радостной улыбки. Лицо малики напротив было непроницаемым.
– Ты что же позволил себе прочесть адресованный мне маншур, – холодно осведомилась она.
– Почему-то все подозревают меня в том, что я читаю чужие письма, – обиделся Али. – Нет, что вы. Посмотрите, печать нетронута. Я просто знаю, что в нем, султан сказал об этом на аудиенции. Я вызвался доставить его вам.
– Зачем? Тебе что, нечем больше заняться?
– Я приехал сказать Насави об освобождении и передать ему ваш фирман, чтобы он принес его вам, но в тюрьме его не оказалось. И тогда я сам пришел сюда. Но я был этому рад. Мне хотелось увидеть вас еще раз.
Малика удивленно взглянула на него.
– А ты дерзок.
– Простите, я неточно выразился, я хотел сказать, лично доставить радостную весть. Но я вижу, что на вас она не произвела впечатления.
– Икта, – горько усмехнулась принцесса, – раньше мне принадлежало государство, и я сама раздавала икта, таким, как Малик Ашраф.
– Вы правы, я как-то не сообразил, – согласился Али. – Мне не пришло это в голову.
– Насави только что был здесь с изъявлениями благодарности.
– Значит, я с ним разминулся.
– Обещал похлопотать за меня, – ее губы тронула едва заметная улыбка. – Но ты его опередил.
После этого наступила долгая и тягостная пауза, во время которой Али спрашивал себя, за каким чертом, он сюда притащился, или, как выразился бы Егорка – какого рожна ему здесь было надо. Али хотелось сделать для забытой всеми государыни Азербайджана что-то хорошее. Потому что несмотря ни на что, он жалел ее. Она была искренней и честной в своих поступках, какими бы вызывающими и неординарными они не были. Ее осуждали все, но никто не мог с уверенностью сказать, что стояло за ее поступком, когда она предложила себя в жены хорезмшаху. Чувство или рассудок. Однако в итоге она потеряла все, и это не могло не вызывать сочувствия. Али казалось, что она будет рада хорошей вести, но он наивный человек забыл, с кем имеет дело. Царицу в изгнании он думал обрадовать скромной рентой. Этим можно было осчастливить безродного бека, но не ее.
– Позвольте мне уйти, – сказал Али.
– Как мне отблагодарить тебя, – вдруг спросила Малика-Хатун?
– Ваши слова уже награда для меня.
На этот раз принцесса не стала сдерживать улыбку.
– Хорошо, – сказала она, – тем более, что мне особенно нечем тебя отдарить, но мои слова, прими их в знак благодарности. Где ты остановился?
– Караван-сарай у ворот Баб эль-Сагир.
– Я буду знать, где тебя найти. Чем ты думаешь заняться дальше?
– Я буду преподавать основы фикха, в медресе Дамаска.
– Ах да, я и забыла, ты ведь отправлялся в хадж. Надеюсь, твое паломничество в Мекку было благополучным, и тебя можно теперь называть хаджи?
– Увы, я не доехал до Аравии. Мы попали в плен крестоносцам в пути на одном из постоялых дворов. При мне обнаружили ваше письмо, адресованное Малику Ашрафу. Они решили, что я шпион, арестовали меня, отвезли в Иерусалим. Но судьба была благосклонна ко мне, я обрел свободу и выполнил ваше поручение.
– У тебя были серьезные испытания из-за меня. Я стала преградой на пути твоего хаджа.
Али развел руками:
– Мне нечего возразить. Но я не жалею ни о чем.
– А знаешь ли, благородный Али, хотя ты, как хафиз должен это знать – есть добрые дела, которые приравниваются к хаджу, а иногда даже перевешивают его.
Али улыбнулся и произнес:
– «Не равняются сидящие из верующих, не испытывающие вреда, и усердствующие на пути Аллаха своим имуществом и своими душами».
[28]
– Именно так, – подтвердила Малика, – ты спас Насави от тюрьмы, ты облегчил мое положение. Ты сделал больше, чем просто хадж. Ты помог людям. Ведь религия Мухаммада – это религия любви к людям. Разве можно сравнить поездку в Мекку и реальную помощь живым, нуждающимся в ней людям. Так что в каком-то смысле твой хадж состоялся. Они ведь разные – дороги хаджа.
– Спасибо, – сказал тронутый Али, – я тоже так думал, но нужно было, чтобы кто-то другой сказал мне об этом.
Вместо эпилога
«Дорогой Али!
