– На что же вам придел понадобился? Жить что ли там будете?
– Кто же в храме живет? В храме молятся.
– В мечети живут, сам ночевал как- то.
– Ну что же с нехристей взять.
– А ты выходит священник христианский. Миссионер что ли?
– Инок я, братва послала меня.
– Какая братва?
– Ну, в смысле, братия. Настоятель сказал – иди в Иерусалим и уговори их отдать один из приделов храма русской православной церкви. А то там уже армяне подсуетились. И греки. Против греков мы ничего не имеем, но если у армян есть придел, то нам сам бог велел.
– Я против греков тоже ничего не имею, – заметил Егорка. – Да и против армян тоже.
– А ты их видал?
– Видал.
– А какие они из себя?
– Обыкновенные, чернявые, сливоглазые, большеносые.
– Вроде иудеев?
– Вроде. Водка ихняя крепка больно, да противна. В нос шибает. Арак называется. Пронимает зато сразу. Два армуды выпьешь и веселый.
Сообщение о водке монаха живо заинтересовало:
– Скажи, пожалуйста, а армуды это сколько?
– Вот так примерно, – показал Егорка, – это стаканчик такой в Азербайджане. Вверху широко, и внизу, а посередке узко, чтобы держать пальцами удобно была.
– Из чего ее делают, не знаешь? – не унимался Фома.
– Из винограда.
– Врешь, из винограда вино делают.
– Верно, а после того, как вино отожмут, отжатые ягоды настаивают, получается арак. А еще тутовую водку.
– А что за тута?
– Ягода в Азербайджане растет. На нашу малину похожа, только разных цветов – белая, черная, красная.
– Вот ведь как, – завистливо произнес Фома, – а тут живешь, окромя медовухи и браги ничего не знаешь.
– Что же тебе печалиться. Ты сегодня вино пил.
– Пил. А чего же не выпить с дороги, с устатку. Дай, думаю, попробую вина. У нас ить, в монастыре то, винцом особо не балуют. А кругозор свой расширять надобно.
– А что же ты в монастыре делаешь? – спросил Егорка
– Да все делаю, чего игумен скажет, то и делаю, куда пошлют. Быват и в поле работаем, а то быват и рыбу ловим.
– И так все время?
– Да.
– А молиться не пробовали?
– Чего ж не пробовали, – обиделся Фома, – мы и молимся, когда не работаем. Но вообще-то я переписчик.
– И что же ты переписываешь?
– Всякое, что дадут, то и переписываю. Жития святых, евангелия разные.
– Почему разные, их же, кажется четыре всего.
– Да нет, брат, их значительно больше. А ты, значит, в Ширван идешь?
– В Арран, если быть точнее.
– Арран, Ширван, мне все едино, – сказал монах, но тут же добавил, противореча себе, и, выказывая географические познания, – а чего же сюда пришел. Тебе же прямиком на Дербент сподручнее.
– Нет уж, – заявил Егорка, – один раз пошел, да в беду попал. Морем лучше. Сяду в порту на судно, да поплыву до Баку. А там прямиком на Байлакан.
– А я вот морем боюсь плыть, – посетовал монах. – Да деваться некуда. До Персии плыть надо. А на твоем месте, я бы так туда не рвался.
– Что так?
– Татарва там.
– Откуда тебе ведомо? – настороженно спросил Егор.
– А нам многое ведомо в отличие от мирян, – спокойно ответствовал Фома. – Я гляжу, много ты знаешь про те края, доводилось бывать?
– Жил я там, – ответил Егорка, – да жизнь моя не всегда была весела. Полтора года провел в рабстве. Хороший человек один выручил. По гроб жизни ему обязан.
– К нему, что ли идешь?
– К нему тоже. Сестра у меня в Нахичеване живет. Ты правду ли сказал про татар.
– Правду.
– Далеко ли до Астархана? – после короткой паузы поинтересовался Егорка.
– Сказывали недалече, к вечеру будем. Главное, чтобы в гавани судно попутное попалось. Бывает, что сидишь там неделю, пока не сядешь.
– Так ты бывал здесь?
– Нет. Братва рассказывала. В смысле братия. Ну, так как?
– Что как?
– Может, вместе пойдем? Нам почти по дороге. Выйдешь в Баку, а я поплыву дальше.
– Но ты, кажется, боишься плыть морем, – напомнил Егорка
– Это, верно, боюсь, – согласился Фома, – однако сушей, еще опасней. На море, по крайней мере, татарва не водится.
– А ты их видел, вообще?
– Бог миловал. Они как появились, так и исчезли.
– Почему говоришь – Бог миловал?
– Если бы я их видел, то с тобой бы сейчас не разговаривал. Те, кто их видел, либо уже в раю, либо в Татарии. Хотя в плен они не особо брали.
Беседуя, таким образом, путники, не договорившись ни о чем, тем не менее, продолжали идти вместе в одном направлении. К вечеру они, в самом деле, увидели мачты кораблей, стоявших в гавани. На многих из них, не смотря на поздний час, шла работа. Грузчики сновали по трапам с мешками, бочонками и ворохами шкур. Фома остановился возле одного судна и заговорил с капитаном, следящим за погрузкой, спрашивая, не возьмет ли он пассажиров. Тот, выслушав обращение, покачал головой.
– Кажись, не понял, – заметил Фома и перешел на греческий. Егорка, будучи когда-то скованным с греческим философом одной цепью, понимал все. Но капитан вновь покачал головой.
– Вот басурман, – в сердцах сказал Фома, – как ему растолковать-то?
Тогда за дело взялся Егорка, спросив, куда тот держит путь. Капитан, с ленивым любопытством глядя на славянина, свободно изъяснявшегося по-тюркски, охотно назвал все пункты следования. Судно совершало каботажное плавание вдоль западного побережья Каспия, заходя во все порты.
– Возьмешь пассажиров? – спросил Егорка.
– Каюта у меня только одна, да я в ней сплю – ответил капитан.
– Это ничего, мы на палубе посидим.
– Можно, – согласился капитан.
– Что он говорит, – не выдержал Фома, – куда плывет?
– Он плывет в Персию, а нам действительно, по дороге. Так что прошу на борт.
– А ты по-басурмански говоришь, ай молодец! – восхитился монах. – Да тебе в дороге цены нет. Токмо погоди, еды надобно купить. Где здесь базар? Спроси, сколько он еще стоять будет?
На вопрос капитан ответил – мол, столько, сколько будет идти погрузка, а затем, сразу отчалит.
– Ты тогда стой здесь, – торопливо сказал монах, – а я побегу, вона вижу торговые ряды. Упроси его, если что, денег посули, я ему заплачу.
