– Скоро стемнеет, и можно будет не прятаться.
В ногах катался пустой бочонок. Егорка поставил его на попа и недоверчиво спросил.
– Неужели ты, в самом деле, все выпил?
– Нет, я его за борт лил. Что за глупые вопросы, конечно, выпил.
– Однако, силен ты по этой части, монах.
– Твое здоровье, – сказал Фома.
Егорка выпил и вспомнил кое-что.
– Послушай, – сказал он, – у христиан сейчас, кажется, пост.
– Верно, – подтвердил монах, утирая губы рукавом.
– Зачем же ты пост нарушаешь, скоромное ешь, вино пьешь.
Вместо ответа Фома рассказал притчу.
Притча
– Давно это было, еще во времена Римской империи. Как-то один христианин во время поста поднялся на гору, подальше от соблазнов и сидел там, в одиночестве, чистый в своих помыслах, благословляя бога за то, что принял его в свое лоно. Как вдруг увидал рядом благообразного седого старца. И спросил тот старец:
– Почему ты здесь сидишь без видимого дела и смотришь в даль просветленным взглядом?
– Потому, господин, что нахожусь я на стоянии, – отвечал ему христианин, – то есть пощусь я. Потому и удалился я от людей и мирских соблазнов.
И сказал ему тот человек
– Не умеете вы поститься Богу, и пост, который вы совершаете – бесполезен.
– Почему, господин, говоришь такое? – возмутился христианин.
– А потому так говорю, что пост, который как вам кажется, вы соблюдаете – не есть истинный пост, но я научу тебя посту, который есть совершенный и угоден Богу. Слушай же меня – Бог не хочет такого суетного поста, ибо, постясь, таким образом, воздерживаясь от скоромного и прочего, в течение сорока дней, а потом, наверстывая упущенное, вы не совершаете правды. Поститься Богу надо следующим постом – не лукавствуй в жизни, но служи Богу чистым сердцем, соблюдай его заповеди, ходи в его повелениях и не допускай ни похоти, ни злого желания в сердце своем. Веруй в Бога, и, если исполнишь это, и будешь иметь страх божий, и удержишься от всякого злого дела, то будешь жить с Богом. И только так ты совершишь великий и угодный Богу пост. А эти все внешние проявления поста ему не нужны.
Вот так то, – закончил Фома, – вот за это давай и выпьем.
– Справедливо, – согласился Егорка, – только мне не наливай.
– Что так?
– Да спать я собираюсь, что же мне напиваться перед сном, продукт переводить.
– Так что же мне опять в одиночку пить, – огорчился монах.
– А ты тоже спать ложись, – посоветовал Егор.
– Так я проснулся недавно.
– Ну, брат, извини, не совпали мы с тобой в привычках.
– Ну, ладно, спи, – вздохнул Фома, – а я тут пригляжу, вещи покараулю.
– Знал я одного такого, – ворчал Егорка, пытаясь поудобнее устроиться на деревянной скамейке. – Все время твердил, что он непьющий, а пил постоянно. И в пост у него всегда оправдания находились, как у тебя. И все норовил какую-то подходящую фразу из Корана произнести.
– Из Корана, он, что мусульманин был?
– Был и есть. Надеюсь находиться в добром здравии.
– Ну что же, мусульмане тоже люди, и пост блюдут. А тот, о котором ты говоришь, судя по всему, неглупый человек.
– Это точно, – подтвердил Егорка и надолго замолчал.
Фома не стал докучать ему разговором. Он устроился вполоборота к кораблю, лицом к берегу, к горам, мимо которых плавно скользил корабль. Так было спокойнее на душе, не так страшно во всяком случае. Поскольку скоро совершенно стемнело, монах мог подливать себе вино в чашку, не опасаясь упрека со стороны капитана. В отличие от вчерашней ночи, сегодняшняя ночь была пасмурной. В прорехах туч, которые гнал небесный ветер, то и дело показывалась луна, но вскоре небеса закрылись совершенно. Корабль продолжал скользить, держась каких-то ведомых лишь рулевому ориентиров. Ночь сгустилась, и берег пропал из виду. Фома вдруг вообразил себя, сидящим на каком-то неземном судне, плывущем между небом и землей. Поскольку, как объяснил ему попутчик, человек плывя по морю, находится в пограничном состоянии между жизнью и смертью. И от осознания этого факта, монаху стало не по себе. Он стал нарочито громко вздыхать, стукать чашкой, словом, шуметь, надеясь разбудить попутчика. Однако тот через некоторое время совершенно бодрым голосом произнес
– Уймись, я не сплю.
– Так давай поговорим, коль ты не спишь, – воскликнул обрадованный Фома. – Поднимайся, давай выпьем.
Теперь уже вздохнул Егорка. Зевнул безнадежно, и огорченно сказал:
– Сон убежал.
– Так это же хорошо, – обрадовался монах, – посидим, поговорим.
– О чем говорить-то?
– Ну, скажем, не хочешь ли ты принять веру нашу, христианскую, истинную.
– Нет, не хочу, – равнодушно ответил Егорка.
– А почему не хочешь. Чем она тебе не глянется?
– Я не говорил, что не глянется. Просто я рожден в вере своих отцов. Негоже изменять ей? Нехорошо это.
– Так все изменили. Вся Русь крестилась вон еще когда.
– Пусть, а я один не буду.
– Против воли народа идешь. Нехорошо это, – укоризненно сказал монах.
– Сдается мне, что выбор веры – это дело добровольное, – зевая, сказал Егорка. Передернув плечами, заметил, – что-то зябко стало.
– А ты выпей, – предложил Фома, – и согреешься.
– Ладно, – согласился Егорка, – давай выпьем.
Приняв чашу, он поглядел на небо и сказал:
– Но, если пойдет дождь, вином мы не спасемся.
Тут же, словно на небесах ждали его слов, стали падать редкие, но крупные капли.
– Это ты виноват, – укорил монах, роясь в своем мешке, – тут у меня хламида, укрыться, если надолго зарядит.
– Почему это я виноват. Дождь давно собирался.
– Собираться-то он собирался, а после твоих слов, закапал. Потому что Господь все видит, после твоих слов он пролил дождь.
– Зачем же ему так поступать, али смысл есть какой.
– Есть, – воскликнул монах, – и великий смысл есть в этом.
Пафос его слов сказал Егорке, что монах уже изрядно пьян, и лучше с ним не спорить, но он не удержался:
– В чем же смысл дождя?
– Он тебя в неверии упрекает.
– Допустим, что меня он корит дождем, но за что же страдаешь ты – христианин?
– А я в этом участвую, – сказал монах, и, впав в преувеличение, добавил, – я орудие его промысла.
После этих слов Егорка убедился, что лучше с ним не спорить и перешел на личности.
