– Послушай смерд. Я даю тебе один день на раздумье. Потом я начну отрубать тебе конечности. Сначала одну руку, затем другую. Сначала одну ногу, затем другую. А напоследок вырву тебе язык, чтобы ты не только мне, но уже никому ничего не рассказал.
Весь следующий день Егорка провел, прощаясь с жизнью. Мысль о том, чтобы отдать деньги, чтобы сохранить ее, он отверг сразу. Потому что знал, что воевода все равно в живых его не оставит. Эти шальные деньги не принесли ему счастья. И Егорка дал обет своим богам, что в случае, если они спасут его и сохранят ему жизнь, тратить ровно столько, сколько понадобится. Был еще вариант раздать их бедным. Но это было бы перекладыванием ответственности с больной головы на здоровую.
Когда подошло время казни, и за ним никто не пришел, Егорка понял, что на небесах что-то пришло в движение, и стал уже по-настоящему верить в то, что сумеет спастись. Отсрочка была вызвана тем, что посадник был неожиданно вызван к князю. Егорка об этом знать не мог. Когда ему принесли еду – ковш воды и краюху хлеба, он спросил у охранника, почему за ним не пришли. Но сторож ответил, что это не его ума дело и закрыл дверь. Егорка сделал глоток воды, отщипнул кусочек хлеба. Кусать он не мог, боясь коснуться хлебной корки разбитыми губами.
При некоторой сноровке можно было заглянуть в окошко, ногами и руками, держась за полукруглые выступы бревенчатой стены. Продолговатое вентиляционное окошко было устроено под самым потолком. И поэтому, чтобы заглянуть в него, надо было выгнуть шею. Егорка так и сделал. В окошке был виден храм на холме, лес вокруг и часть двора с деревянными постройками. Долго находиться в таком положении было трудно, и узник осторожно спустился и лег, разглядывая потолок. Доски были прибиты плотно, но от времени рассохлись, из щелей торчала солома, которой утепляли крышу. Ломая голову, над тем, как устроить побег, Егорка вспомнил, как они бежали с Али из караван- сарая и улыбнулся. В следующий миг он услышал слабенькое тоненькое «кар-р». Пока Егорка, сдвинув брови, гадал, что бы это могло быть, «кар-р» повторился более настойчиво, можно даже сказать требовательно. Наконец, Егорка догадался поднять голову и увидел в окошке маленького черного, как смоль вороненка. Егор обрадовался так, словно встретил родственника. Называя его всякими ласковыми словами, Егорка отщипнул от краюхи и полез к окну. Вороненок, понятное дело, не стал дожидаться кормильца, тут же ретировался. Егор оставил хлеб в окне, и, сожалея, что спугнул птицу, вернулся на свое место. Через некоторое время он услышал шум крыльев, шорох. Вороненок вернулся, заглянул в отверстие, каркнул и улетел, держа в клюве хлеб. Егорка улыбнулся, кое-как улегся на полу, то есть нашел положение, при котором избитое тело болело менее всего, и заснул.
Вороненок прилетел на следующий день, и ситуация повторилась. Егорка угостил его хлебом, и тот улетел. Так продолжалось несколько дней. Егорка привык к птенцу и с нетерпением ждал его появления.
В этот день стражник, принеся, как обычно хлеб и воду, сказал: – Ну что, отдохнул. Готовься, завтра будем тебе кости ломать. Воевода вернулся. Дурень, отдай деньги, чай жисть милее.
Егорка промолчал. В этот день вороненок по обыкновению, забрав хлеб, через короткое время вернулся. Услышав неожиданное «кар-р», Егорка удивился. В карканье вороненка ему послышались новые нотки. Он решил, что птенец вернулся проститься с ним.
– Прощай, малыш, – сказал Егорка, – спасибо, что навещал меня.
Но вороненок не унимался. Он каркнул еще раз, затем еще. Тогда Егорка, раскинув руки и ноги, что твой паук поднялся к оконцу. Там лежал большой осколок стекла. Егорка поглядел на волю. Там в воздухе вороненок совершал сложные кульбиты. Егорка помахал ему и, взяв стекло, спустился, обдумывая значение этого неожиданного подарка. Ему было известно, что птицы, особливо вороны, сороки, и галки любят блестящие вещи. И тащат их в свои гнезда отовсюду. Может быть, вороненок отблагодарил узника, таким образом, за хлеб, за ласку, подарив ему дорогую для него самого вещь. К сожаленью, практического значения подарок не имел. С его помощью нельзя было совершить побег, прорезав стены. Ибо Егорка прежде бы состарился, скобля бревна этим осколком. Оставалось только перерезать себе жилы. Но Егорка был не из той породы, чтобы самому кончить жизнь. Во время этих размышлений из-за облаков на небосводе появилось солнце и сквозь щели под кровлей, а главное из окошка комнату пронизали солнечные лучи. Стекло забликовало солнечным зайчиком. Егорка поймал его в ладонь. Затем с недоумением почувствовал, что ладонь становится горячей, еще через несколько минут он ощутил ожог. Он наскреб соломенную труху, взял стекло большим и указательным пальцами и направил на нее. Вскоре она задымилась. Сообразив, наконец в чем дело, Егорка стал ползать по полу собирая все что могло гореть – крошки коры, кусочки деревянной стружки. Собрал все это в горку над дымящимся участком, продолжая держать над ним стекло, но солнечный луч сместился. Егорка пополз за ним, передвинув дымящуюся горку, откуда вырвался язычок пламени, затем другой. Тогда Егорка, не теряя времени, сгрёб воспламенившийся сор в ладони, поднялся к окошку и оставил костерчик там. Держась за выступ, стал дергать солому из кровли, из щелей в кровле. Солома в избытке и тяга свежего воздуха с улицы, пламя оживили так, что через короткое время языки его лизали крышу. Сам Егорка стянул с себя рубаху, намочил ее водой из ковша. А когда дымом заволокло всю комнату, лег и накрыл лицо мокрой рубахой. Деревянные боярские хоромы схватились мгновенно, словно их облили нефтью. Во дворе послышались истошные крики – пожар, горим, батюшки, спасайся! Когда прибежали за Егоркой, он, услыхав, как отворяют засов, притворился бездыханным.
– Кажись, угорел, – сказал один голос.
– Господи Иисусе, – ответил второй, – ежли помре, боярин шкуру с нас спустит. Бери его. Ох, тяжелый мерин. Потащили, давай, давай, волоком, волоком.
Егорку вынесли во двор и облили водой. Поскольку он не подавал признаков жизни, его оставили в покое. Во дворе царила неразбериха и путаница, к тому же все было в дыму. Один из дружинников остался над телом Егорки, а другой побежал за лекарем. Из конюшен стали выводить лошадей и те, ошалев, бросились в полуоткрытые ворота. Дружинник закричал, увидев, что Егорка поднялся. От шума и конного ржания, слов его нельзя было разобрать. Но вытащить саблю не успел. Ударом кулака Егорка свалил его оземь. В следующий миг он оказался на спине у одного из беснующихся жеребцов, и, вцепившись в гриву, направил коня в ворота.
Лада.
Лада пришла на следующий день, заглянула в решетку, которая была установлена в двери в качестве смотрового отверстия, и с улыбкой помахала рукой Али, сидевшему на корточках. У Али стало тепло на сердце от ее улыбки.
– О чем думаешь? – спросила она.
– Ни о чем, – ответил Али, – читаю Коран.
Лада обвела камеру взглядом. Он добавил:
– В мыслях.
– Ну и что там пишут? – спросила Лада.
– Там пишут, что, когда человека коснется зло, он взывает к нам. А когда же мы удалим постигшее его зло, он проходит, как будто и не призывал нас.
