– А, что мне делать если ты не вернешься?
– Действуй по обстоятельствам.
Егорка обнял Мариам и вышел из палатки. Над Дамаском висело зарево пожаров. Со стороны города доносился шум. Солдаты продолжали грабежи, дозволенные командованием. В отсутствии Баракат-хана, штурмом Дамаска руководил Кушлу-хан, пресловутый встретил Егорку словами:
– А-а, урус, проходи, садись. Давно тебя не видел. Как сегодняшний бой? Надеюсь, ты вышел из него как обычно без единой царапины.
– Все в порядке, хан, – ответил Егорка, – благодарю за внимание.
– А много ли ты добычи взял?
Шатер военачальника был просторен и устлан коврами. Горело несколько светильников, освещая внутреннее пространство. Сам Кушлу-хан сидел на небольшом возвышении, подоткнув в бок подушки и сверлил Егорку недобрым взглядом.
– Ты же знаешь, мое правило, – ответил Егор.
Кушлу-хан недоуменно поднял брови.
– Я потому и спрашиваю. Я наслышан о твоих правилах. И был нимало удивлен, узнав, что ты присвоил золото. Нехорошо. Все время твердишь о том, что все общее. Как же так?
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
– До меня дошли слухи, что ты в одном из домов Дамаска нашел золото, и положил его в карман. Позовите свидетеля.
– В этом нет необходимости, – сказал Егор, – золото, о котором идет речь, принадлежит мне. И взял я его в доме своего друга. Я оставлял его там на хранение.
– Я вижу, что за словом ты в карман не лезешь, – недобро улыбнулся хан. – Но, так ведь любой может положить добычу в карман и сказать, что оставил на хранение. Какие ты можешь привести доказательства. Где твой друг, я пошлю за ним из уважения к твоей доблести.
– Я не нашел его.
– То есть, он не может подтвердить твои слова.
– Не может.
– В таком случае, золото должно быть внесено в общую долю. Дай его сюда.
– Этого не будет, – ответил Егор.
– Ты не оценил уважения, оказанного тебе, – раздражаясь, сказал хан, – ты, жалкий выскочка, осмеиваешься говорить нет мне! Кушлу-хану!
Военачальник повысил голос, свирепея. Он подал знак, и Егорку схватили за руки. Он мог бы вырваться, но почувствовал острие меча у затылка. С него сняли перевязь с пустыми ножнами (меч он оставил перед входом в шатер), обыскали, затем связали руки.
– В палатке смотрели? – спросил хан.
– Там ничего нет, – ответил один из людей хана.
– А жена? У нее спросили?
– Жена исчезла.
– Вот как, – удивился Кушлу-хан. – Да ты оказывается, не так прост, как кажешься. Все предусмотрел. Но ничего, надо полагать деньги у жены, а от мужа она никуда не денется. Привяжите его где-нибудь на видном месте. Чтобы отовсюду было видно. Подождете до полудня, а затем начните бичевать. Посмотри, так ли тебя любит жена, как ты предполагал. Уведите.
Тут в разговор вмешался эмир по имени Сары Келек.
– Хан, а может не следует его унижать на глазах бойцов. Дело уладится, а авторитет юзбаши будет потерян. Лучше запереть его, чтобы его никто не видел.
– Ты прав, – согласился хан, – но сейчас ночь. В темноте его никто не узнает. А его жена где-то рядом, глядишь, и выкупит мужа. Пусть повисит до утра. Я видел на холме подходящую перекладину. Распните его на ней. Ему это понравится. Ты ведь христианин – урус.
– Ты ошибаешься, я не христианин.
– Мусульманин? – удивился хан.
– Нет, у меня свои Боги.
– Уведите, – повторил хан.
Говоря о подходящей перекладине, Кушлу-хан имел в виду дерево на холме, у подножия, которого был разбит лагерь. В него когда-то ударила молния, оно высохло, почернело, растеряло листву и тонкие ветви. И, в самом деле, издали напоминало перекладину. Ствол и две оставшиеся поперечные ветки. Ветки росли на разных уровнях. Поэтому, когда Егорку привязали к нему, одна его рука оказалась выше другой, а тело скособочено. То есть, это была пародия на распятие. Первым дело Егор вспомнил Иисуса Христа, но тут совершенно явственно услышал, как кто-то рядом сказал:
– Не богохульствуй.
Егор покрутил головой – никого. Было довольно ветрено, и он решил, что ему послышалось.
– Что головой крутишь, – услышал он, – не нравится.
Теперь голос доносится снизу. Егор опустил голову. Его сторожили двое, один, ухмыляясь, смотрел на него. Это был тот самый наглый солдат из его сотни.
– Почему же, нравится, – ответил Егор.
– А чего головой крутишь?
– Вид отсюда хороший, любуюсь.
– Ну, ну, любуйся. Будешь знать, как зажимать добычу. Давай поделим деньги, и я тебя развяжу.
– Да, пошел ты, – бросил Егор.
Хорезмиец бесновался внизу, осыпая его проклятиями. Но Егор смотрел в небо, не обращая на него внимания. В прорехах облаков еще виднелись звезды, но небо затягивали грозовые тучи. И кое-где над вершинами гор начинали посверкивать тоненькие полоски молний.
– Все к этому и идет, – сказал вслух Егорка, думая о грозе. До утра было еще далеко. Егор услышал, как охранники устанавливали очередность сна. Вскоре один ушел вниз по склону, где была установлена палатка сторожевого поста, а второй – насобирал хвороста, и запалил костер. Над Дамаском все еще виднелось зарево догорающих пожаров. Основные силы хорезмийцев были сейчас в городе. В лагере за городом находилась ставка командующего, и гарнизон охраны. Сотне Егорки как раз и выпал черед войти в охрану. А если бы не это, то сегодняшнего инцидента, возможно, и удалось бы избежать. Когда бы его бойцу выпала возможность донести командующему на своего юзбаши. Молния сверкнула ближе, а через несколько времени донеслись раскаты грома. Хорезмиец, подняв плечи, опасливо поглядывал на небеса. Усилившийся ветер терзал робкое пламя костерка.
– Не боишься? – крикнул ему Егор.
– А чего мне бояться, – задиристо ответил охранник.
Хотя Егорка видел, что ему не по себе.
– Как чего? Это мои Боги гневаются. Перун осерчал, сейчас молнией тебе прямо в лоб шарахнет.
– Да пошел ты вместе с твоим Перуном, – крикнул охранник.
В этот момент громыхнуло так, что от неожиданности тот присел. Начали падать крупные капли дождя. Начался ливень. Хорезмиец пытался спасти костер, закрывая его щитом от дождя, но безуспешно. Сильные порывы ветра задули слабое пламя. Молнии вспыхивали все чаще, можно сказать, что они сверкали регулярно. Буквально каждые две-три минуты. Часовой уже сам пытался защититься от дождя, держа над головою щит.
– Эй, – окрикнул его Егор.
– Чего тебе, – огрызнулся часовой.
– А ты знаешь, отчего высохло это дерево, к которому вы меня привязали?
