– У меня этого добра в избытке, так что я им не дорожу, – сказал Али. – Но я не могу так сразу говорить о наболевшем. Мне надо настроиться. Давай поговорим для начала о чем-нибудь отвлеченном, а потом незаметно перейдем к моей личной жизни.
– Ладно, – легко согласился Ялчин, – о чем ты хочешь поговорить?
– О политике, – заявил Али.
– А что именно тебя интересует, а то я мало что знаю. Я сижу здесь целыми днями, допрашивая воров, убийц, всякого рода преступников.
Али сказал:
– Я сел на корабль в Бендер-Энзели и прямиком, не считая одной вынужденной остановки, приплыл в Баку. А что вокруг происходит? В Ширване. Где вообще татары?
Ялчин тяжело вздохнул и помрачнел. Видно было, что вопрос Али попал в самую точку. В самое, что ни на есть больное место.
– Вообще-то хафиз, ничего хорошего нет, а напротив – худо все, – мрачно произнес дознаватель. – Татары кругом все захватили, и никто не знает, что дальше будет. Ширваншах со своим двором мечется между Шемахой и Баку. Ведутся какие-то тайные переговоры. Пятнадцать лет назад татары пытались взять Баку, но не смогли. Я тогда был еще мальчишкой. И я уверен, что и сейчас не смогут взять. Но народ опасается, что шах добровольно сдаст город монголам. Выговорит себе достойные условия и сдаст.
– Вот как, – зло сказал Али, – какого же спрашивается рожна я сюда приехал, да еще в тюрьме оказался.
– Пути Господни неисповедимы, – неожиданно глубокомысленно сказал Ялчин.
Али удивленно посмотрел на него.
– Ты, действительно, так считаешь?
– Может быть, – неуверенно сказал Ялчин, – вчера в мечети этими словами молла закончил проповедь. Так ты говоришь, что по пути сюда корабль сделал остановку?
– Верно, нас захватили пираты и отвели корабль к своему острову.
– С твоей помощью, – торжествующе сказал дознаватель. – Значит, ты не отрицаешь своих связей с пиратами.
Али вздохнул.
– Не знаю, как точнее выразиться. Связи отрицаю, знакомство – нет. Но я же тебе рассказывал, а ты писал. Поройся в бумагах.
– Мне не надо рыться, – возразил Ялчин, – я все помню. Ты говорил о разбойниках.
– Теперь они пираты. На суше теперь разбойничают татары. А разбойники решили теперь искать пропитание на море. И их можно понять.
– Понимание – это признак человеколюбия, – изрек вдруг дознаватель.
Второй раз Али удивленно взглянул на дознавателя.
– Это тоже ты вынес с проповеди? – спросил он.
– Да, как ты догадался? – спросил подозрительно дознаватель.
– Как зовут этого проповедника?
– Молла Панах, – сказал дознаватель, – на его проповеди приходят люди со всего города. И я стараюсь не пропускать их.
– Это правильно, – заметил Али, – почаще ходи к нему.
– Я как раз сегодня оттуда, – гордо сказал Ялчин.
– Может, и меня возьмешь с собой?
– Не положено. Давай лучше продолжим. Мы уже достаточно побеседовали.
– Ладно, на чем я остановился?
– Перед самой осадой Байлакана татарами, в гости к вам приехала молодая красивая женщина, вдова атабека Узбека. Я даже не знаю, зачем я все это записываю, потому что все это вранье. Я не верю ни одному твоему слову. Ну откуда ты можешь знать вдову атабека Узбека? Хотя ладно, бумага все стерпит. Однако, врешь ты красиво. Тебя в Байлакане арестовали за болтовню?
– Вот здесь ты прав, – согласился Али, – меня арестовали за болтовню. Не надо было мне попусту трепать языком. И главное, перед кем. Ведь сказано, не мечите бисер…
– Что такое бисер?
– Бисер – это жемчуг.
– А причем здесь жемчуг? – настороженно спросил дознаватель.
– В Библии сказано – не мечите бисер перед свиньями. То есть не оказывайте людям услуг, которых они не в состоянии оценить.
– Интересно. Надо будет запомнить.
– Меня арестовали. Лада пыталась подкупить продажных тюремщиков, чтобы освободить меня.
– Мне неприятно это слышать, – заявил дознаватель.
– Так не слушай и не пиши.
– Я сам знаю, что мне делать. Говори медленней, я не успеваю записывать.
– Она даже придумала план моего побега. Но этому помешала атака монголо-татар. Во время штурма один сердобольный тюремщик ценой своей жизни открыл двери камер.
– Наверное, кто-нибудь из продажных тюремщиков, – язвительно заметил Ялчин.
– Быстро ты сквитался, – сказал Али, – молодец. Короче говоря, мне удалось выйти из тюрьмы. С мечом в руке я проложил себе дорогу к дому. Лада была уже там. Она сидела в подземной тайной комнате, которую я оборудовал на этот случай при строительстве дома. Я присоединился к ней, и мы провели под землей две недели, питаясь сухарями, вяленым мясом и вином.
– Вином? – переспросил Ялчин. Он был взволнован.
– Вином, – подтвердил Али, – как дальновидно заметил поэт. – «Вода, я знаю, пил ее однажды, она не утоляет жажды». Дело в том, что я забыл поменять ее вовремя. Она оказалась непригодной для питья. И мы были вынуждены пить вино.
– Две недели в тайной комнате, – завистливо сказал дознаватель, – наедине с красивой женщиной и вином. Так ты был в раю при жизни.
– Возможно, – задумчиво сказал Али, – но тогда я этого не понимал, не мог осознать. В раю я оказался позже. Но это совсем другая история.
– Ничего, – успокоил его дознаватель, – рассказывай, до утра у нас времени много. Что было потом?
– Потом? Потом мы выждали две недели и вышли наверх. От Байлакана ничего не осталось. Кругом были одни руины. Я с трудом нашел дорогу к кладбищу, чтобы проститься с женой и ребенком. В воздухе был смрад, и мы ушли в сторону Амида. Можно задать тебе один вопрос?
– Задать можешь. Но не уверен, что я отвечу на него.
– Тогда, сформулирую иначе, можешь ответить мне на один вопрос, – спросил Али.
– Ты можешь формулировать как угодно, а что будет, я уже сказал.
– Скажи, почему меня содержат не в тюрьме? Почему я сижу в какой-то странной башне? Она же не предназначена для содержания заключенных.
– Послушай, тебе какая разница, где тебя держат, – раздраженно бросил дознаватель. – Наоборот, тебе можно сказать, уважение сделали. Один сидишь.
– Ответ не убедителен.
– Что поделать, я не обладаю твоим даром красноречия.
– И все же?
– Я не знаю, я обыкновенный дознаватель. Рассказывай дальше, что было?
Когда Али под утро вернулся в башню, он обнаружил, что в узилище есть кто-то помимо него. Какая-то мощная фигура лежала лицом к стене, сгрудив под себя всю солому.
