– Я не могу больше здесь сидеть. Мне тесно. Душа требует простора.
– Кстати о душе, – заметил Али, – ты вот все Платон, да Платон. А вот Абеляр выводил доказательства бессмертия души из ее нематериальности. То, что материально, облечено плотью, подвержено тлену и разрухе, а значит физическому уничтожению. То, что не имеет плоти – бессмертно. Так как не подвержено тлену и разрухе. Что же касается этих, якобы, тесных каменных палат. Я как-то просидел в подвале дома, практически под землей, ровно две недели? И у меня есть свидетель.
– Знаю, наслышан. Твой свидетель моя беспутная сестра.
– Вот и подумай об этом.
– О чем, о душе или о тесных палатах?
– Обо всем этом. А я пойду. Если завтра не вернусь, значит, я погиб на ристалище любви. Ох уж мне эти грузинские княжны.
– Типун тебе на язык, – сказал Егор, – подкрепись, как следует перед свиданием. Еще вопрос. Кто такой этот Абеляр?
– Один византийский ученый теолог, – сказал Али и ушел.
Ровно в полночь он стоял у северного крыла дворца ширваншаха. Поскольку ночь была лунной и светлой, он, чтобы не привлекать внимания, вжался в стенную нишу. По счастью его светлый шерстяной плащ, совершенно скрадывал его присутствие на фоне серо-желтых известняковых плит, из которых была построена стена. Несмотря на позднее время, окрест было довольно шумно. Он слышал скрип колес арбы, крики возчика. Где-то маршировала дворцовая гвардия. Откуда-то доносились звуки бытовой ссоры, два голоса – мужской и женский пытались перекричать друг друга. В этой полифонии звуков Али, несмотря на свою настороженность, не услышал шагов подошедшего, а только вздрогнул, когда на плечо его опустились чья-то рука, и тихий голос молвил: «Следуй за мной».
Часть Третья
Беседы с кардиналом
Перед тем как подняться на корабль, Лада обняла Марию и Робера.
– Прощайте, мои милые.
– Как это прощайте, – возразила Мария, – одну мы тебя не отпустим. Мы едем с тобой.
– Нет, – твердо сказала Лада, – спасибо вам за помощь, но дальше я одна. Обман все равно раскроется, и вам несдобровать. Вы сделали все, что смогли. Пойми Мария, я не хочу быть причиной ваших несчастий. Меня преследует рок, я приношу близким людям горе. Я должна преломить эту напасть.
– Они не поедут со мной, – сказала она секретарю легата. Тот, силясь понять, что происходит, с недоумением следил за этой сценой. Но решил не ломать себе голову над этим, ибо погрузка подарков его преосвященства была еще не закончена.
– Назад, – сказал он, – провожающим освободить проход.
По его знаку гвардейцы оттеснили пару от трапа. Лада поднялась на палубу и помахала оттуда рукой.
– Бедняжка, – вытирая слезы, сказала Мария, – что теперь с ней будет?
– С ней все будет хорошо, – успокаивая женщину, бодро сказал отставной крестоносец. – А нам, действительно, не сошло бы с рук. Удивительно, что до сих пор нас не раскрыли. Она выпутается, я знаю.
– Пусть, Господь услышит твои слова, – вздохнула Мария.
– А насчет мужа мне понравилось, – вдруг сказал Робер, – ты пошутила, да? А, если всерьез?
Ладе позволили остаться на палубе, и она смотрела на своих друзей, до тех пор, пока различала их лица. На нее теперь мало кто обращал внимания, и она запоздало подумала, что могла бы броситься в воду и вплавь добраться до берега. Вряд ли стали останавливать корабль, но было уже довольно далеко, и Лада не решилась на этот поступок. Позже ее разыскал секретарь.
– Следуйте за мной, – сказал он, – его преосвященство желает допросить вас.
Папский легат, мучаясь тяжким похмельем, сидел у окошка, подставив мясистое лицо свежему воздуху. Он указал Ладе место против себя, а секретарю поодаль. Последний достал письменные принадлежности и приготовился записывать. Он взглянул на легата в ожидании, но тот медлил, пытаясь справиться с накатившим приступом тошноты.
– Как вы себя чувствуете, монсеньор? – участливо спросил он.
– Как, как, – раздраженно отозвался легат, – сам не видишь? Еще эта качка.
– Было бы лучше еще на денек задержаться в Константинополе, – сказал секретарь.
– Нельзя, я должен встретиться с императором, пока он находится, … – легат не договорил, задержал дыхание, потом глубоко вздохнул. – Кто бы мог подумать, что на царском пиру будут подавать поддельное вино из Негеве. Я просто отравился.
– Может быть дело не в качестве вина, а в его количестве, – не выдержала Лада. – Я тоже пила это вино вчера, и как видите, со мной ничего не случилось.
– Рене кто это сказал? – спросил легат у секретаря.
Секретарь указал стилом на пленницу:
– Она.
Легат перевел тяжелый взгляд на Ладу.
– Кто ты, дерзкое дитя? – наконец разъял губы легат.
Лада состроила удивленную гримасу.
– Если он не знает, кто я, то, может быть, произошла ошибка, и я здесь случайно? – спросила она у секретаря.
Рене строго сказал:
– Довольно дерзости. Монсеньор спрашивает твое имя, кто ты, откуда.
Лада назвала свое имя. Секретарь заскрипел пером.
– Значит, Лада, – заговорил легат. – Скажи мне, Лада, по чьему наущению ты пела эту ужасную песню.
– По собственной воле, – ответила Лада.
– У тебя не было сообщников?
– Нет, а хоть бы и были, мы все равно уже далеко от Константинополя.
– Будь искренна дитя мое, не усугубляй своей вины. Лишь при чистосердечном признании ты можешь надеяться на милосердие.
– За дитя спасибо, конечно, – ответил Лада. – Хотя у меня вон прядь седая. Хну так и не удосужилась раздобыть. Что-то у вас в Константинополе с выбором не густо. Говорили, то ли у Влахернских ворот, то ли у Галатской башни по средам персияне торгуют, но я так и не выбралась.
– Не надо так много слов, – остановил ее секретарь, – отвечай только на вопрос и по существу дела, кто научил тебя этой песне, одна ли ты действовала или в сговоре?
– Да какой там сговор, – грустно ответила Лада, – муж научил. Да какой с него теперь спрос.
– Муж значит, – оживился секретарь и быстро стал записывать, диктуя сам себе, – преступление, совершенное в сговоре группой лиц, что усугубляет вину преступников. Где сейчас находится твой муж?
– Мой муж умер, – с достоинством ответила Лада, – я же говорю, какой с него теперь спрос.
– Зачем, говорить о муже, если он уже умер? – разозлился секретарь. – Только бумагу зря испортил.
– Так я же сказала, какой с него спрос, – повторила Лада.
Легат, все это время молча разглядывавший Ладу, поднял палец, призывая к вниманию, и сказал:
