Отложив папку, начала анализировать полученную информацию, но тут писк интерфона оповестил о том, что время вышло и пора собираться на треклятый межгалактический саммит. Лично моего присутствия, конечно, не требовалось, достаточно голографической проекции – не того полета птица.
– Ну что, готова? – Это были первые слова Дариша, как только я вышла из комнаты.
Хм, когда это мы успели перейти на ты? Хотя в данной ситуации именно такой дружеский тон помог отвлечься от невеселых мыслей. Дариш, действительно хороший психолог, чувствующий все полутона и умело использующий это.
– К расстрелу нельзя быть готовой, можно принять это лишь как данность.
– Не драматизируй. Мероприятие, конечно, не из приятных, но ведь не убьют же тебя… – и задорно прищелкнув хвостом, добавил, – идиотов в проекции стрелять там нет.
Хмуро глянула на шутника. Дариш предупреждению не внял, продолжая весело вещать:
– Решил проводить тебя до коммуникационной, ну и чуток приободрить, – и, заговорщицки подмигнув, протянул… леденец на палочке. Совсем как маленькой. И тут же пояснил – повар старался. Это его дебютный земной десерт.
В первый момент, растерявшись, невольно улыбнулась. От этого поступка веяло детством, теплом, уютом. Так же поступала и моя мама, когда я сильно расстраивалась из-за чего-то очень важного для трехлетней девочки: сломанной куклы, потерянного мелка для рисования или разбитой коленки. Дуться на офицера сразу расхотелось.
Когда мы вошли в коммуникационный зал, по спине пробежал озноб, хотя климат-контроллеры старались вовсю, полностью имитируя аромат и приветливый бриз средиземноморского побережья. Кистеперые амфибоиды с изумрудно-искрящейся чешуей, вылезшие на камни аквариума, стоявшего у противоположенной стены, чтобы погреться, по идее были призваны успокоить и настроить на созерцание. У меня же в данный момент вызывали лишь неприязнь.
Сев на стул, чуть поморщилась, закрыла на мгновение глаза, чтобы сосредоточиться и отринуть ненужные сейчас эмоции, и глубоко вздохнула.
– Я готова, – решительно произнесла и открыла глаза.
– Тогда начинаем, – прозвучал безэмоциональный голос оператора, – запускаю голографический скан.
И началось.
Передо мной возникла проекция зала совещаний, где в данный момент происходила встреча глав галактической девятки.
Уделив должное внимание собравшимся, я поняла, что обвинения в адрес Союза уже озвучены и первая волна дебатов миновала. Об этом свидетельствовали побелевшие желваки на скулах Мирато Кей Нао – вот уже добрые пятьдесят лет представлявшего интересы Союза на встречах подобного рода. Его трудно было не узнать, поскольку изображения Нао с завидной регулярностью мелькали в СМИ, впрочем, как и других политиков, собравшихся в зале. Того же Куриматур Элрей Итрам Брубей, шиплака по национальности – уроженца знойного Брумина, который нервно слегка вздрагивал своими стрекательными щупальцами или Арима – кеярца, что постукивает хелицерами, выдавая тем самым волнение.
– Это Тэриадора Лирой, дочь профессора Макса Лироя – представил меня, вернее мою проекцию в зале заседаний собравшимся посол Танэкта.
Хорошо, что все-таки не нужно лично присутствовать. Взгляд Кей Нао, транслируемый через коммуникатор, вымораживал душу.
– Так это и есть та особа, на голословных заявлениях которой Вы и ваше правительство, уважаемый, выдвигаете столь серьезное обвинение Союзу? – Слова Мирато сочились сарказмом и ядом, но хотя он внешне и пытался оставаться спокойным, в глубине глаз затаилась тревога. Стало ясно: об истинном происхождении мирийцев этот человек знает все, и даже больше.
– Господин Мирато, наше заявление основано на фактах, слова Тэриадоры Лирой – лишь еще одно подтверждение нашей версии появление мирийцев, – вежливый голос танийца был наполнен космическим холодом. – Поэтому предлагаю перейти непосредственно к вопросам, которые у Вас, уважаемые, могли возникнуть к госпоже Лирой в процессе моего доклада.
С этих слов началась моя медленная персональная пытка, длившаяся по ощущениям не менее двух стандартных галактических часов. Спрашивали обо всем: и как получилось так, что осталась жива, и о разработках отца, и о его дневнике, и как смогла добраться до хранов ОБДИНа, как сумела избежать стирания памяти. Приходилось постоянно держать лицо, хотя при воспоминаниях об отце невольно вставал ком в горле, думать, как не сболтнуть лишнего об «Эдельвейсе» и роли Браена во всей этой истории. О нем пришлось врать больше всего. Я не хотела впутывать его еще и в эту заварушку вселенского масштаба. Мало ему того, что я сбежала, если уличат еще и в препятствии выполнению прямого приказа – стереть память, то смерть для него будет выглядеть желанным даром судьбы. А я и так чувствовала себя перед ним безмерно виноватой и старалась сделать все, чтобы мои слова не навредили еще больше.
Когда допрос на высоком уровне закончился, и трансляция прервалась, я вымученно глянула на браслет. А прошло-то всего двадцать минут! Как, оказывается, по-разному ощущаешь время, когда мозг работает сразу по нескольким фронтам.
– Сильно вымотали? – Участливый голос Дариша, появившегося в дверном проеме, был последней каплей. Я расплакалась.
Офицер подошел ко мне, обнял за вздрагивающие плечи и прошептал, как маленькой:
– Ну-ну, ничего страшного. Ты держалась молодцом!
Его уверенный голос и легкие поглаживания по моей голове помогли успокоиться. Еще раз убедилась, Дариш – искусный манипулятор, добивающийся своего зачастую лишь словами и интонацией. То официальной и строгой, то, как сейчас домашней и уютной. И когда он в очередной раз по-родственному приобнял меня за плечи, с языка помимо воли сорвалось:
– Как ее звали?
Тут же пожалела, что спросила. Он как будто на мгновение закаменел, а потом сказал:
– Киена. Как догадалась?
– Тогда, у окна у тебя был взгляд… Так смотрит лишь тот, который потерял близкого, – попыталась объяснить танийцу свое впечатление. – А сейчас ты обнял меня, как родную. Вот я и подумала…
– Верно подумала. – И тяжело вздохнул. – Пойдем отсюда в мой кабинет.
Миновав несколько коридоров и поднявшись на пятьдесят девятый этаж, мы оказались в кабинете Дариша. Там он, жестом пригласив меня присесть, не говоря ни слова, достал два стакана и налил в них что-то настолько ядовито-фиолетового цвета, что впору было опасаться, а не расплавятся ли стенки сосуда, не то что желудок, для которого эта жидкость и предполагалась.
– Пей, эта оморна. Чем-то напоминает вашу земную водку, только приятнее.
Поставив передо мной стакан, Дариш отошел и чуть отвернулся, смакуя напиток. С сомнением посмотрев на предположительно неопасную жидкость, все-таки рискнула сделать один глоток.
Впечатления были в основном нецензурными. Эта зараза жгла так, что я согласна была даже на жидкий азот, лишь бы охладить горло. Впрочем, спустя пару мгновений пожар во рту сменился жжением и я вновь обрела способность говорить. Смахнув выступившие слезы и зарекаясь никогда больше не экспериментировать с национальной едой и напитками других рас, глянула на Дариша.
