Для вербовщиков их метод рекрутмента в отдаленных районах имеет массу преимуществ. Увезенные далеко от дома, рабочие плохо знают окружающую местность и отрезаны от семьи и друзей, которые могли бы помочь им. Даже если рабочим удается сбежать, у них нет ни копейки, зато есть долги. Они не могут заплатить за обратное путешествие в свой родной штат. Они продолжают работать в самых страшных условиях в надежде, что смогут скопить какие-нибудь деньги на обратную дорогу. Если им удается освободиться из лагеря угольщиков, местные жители часто опасаются их как чужаков. Без удостоверения личности они могут быть арестованы полицией как бродяги или подозреваемые преступники. Без трудовой книжки они не смогут найти работу, более того, они остаются незарегистрированными на новом рабочем месте, правительственная трудовая инспекция и профсоюзы не подозревают о их существовании.
В лагерях по производству угля рабочие содержатся изолированно, так же как и молодые женщины в публичных домах Таиланда: в Бразилии мы увидим еще один пример закабаления методом «концентрационного лагеря». Лагерь угольщиков — отдельный мир. Gato со своими головорезами полностью распоряжается всем и применяет насилие, когда и как пожелает. Им нужно, чтобы рабочие полностью подчинялись и делали все, что от них потребуют. В то же время они хотят, чтобы их пленники вкалывали по-настоящему, поэтому они постоянно обещают плату, больше еды и хорошее отношение. Сохраняя баланс между надеждой и террором, они заставляют своих новых рабов включаться в работу. Как и молодых женщин, вынужденных заниматься проституцией, угольщиков закабаляют не на целую жизнь — их пребывание в лагерях обычно короче, чем женщин в публичных домах Таиланда. Gato и те, кто стоит за ними, не хотят владеть своими рабочими, они просто выжимают из них все, что возможно. Рабочие, с которыми я разговаривал, удерживались в долговом рабстве от трех месяцев до двух лет, но редко — дольше. Есть несколько причин их столь краткого найма. Угольный лагерь остается на одном месте не больше двух-трех лет, пока леса вокруг не окажутся вырубленными, и рабочих редко перевозят из одного лагеря в другой. Кроме того, сами рабочие истощаются и заболевают после нескольких месяцев работы у печей. Вместо того чтобы удерживать тех, кто больше не может работать в полную силу, выгоднее выбросить истощенных работников и набрать на их место свежих. Поскольку у выброшенных из лагеря рабочих обычно нет ни копейки, многие рабочие никогда не возвращаются домой в Минас-Жерайс. Чаще всего они просто слоняются по окрестным городам Мату-Гросу, и многие вновь оказываются в лагерях угольщиков.
Лагеря, где производят древесный уголь, называют batterias — батареи угольных печей (fornos). Лагерь может содержать от 20 до сотни и более печей, а число рабочих колеблется от 8 до 40. Жара, дым, запустение, царящие в лагерях, превращают их в небольшие кусочки ада, занесенные в лес. Угольные печи имеют круглую форму и сделаны из кирпича и глины, размером примерно семь футов в высоту и десять футов в ширину. Они выстроены в длинную прямую линию, двадцать или тридцать печей, отстоящие друг от друга на расстояние 4 футов. Небольшое отверстие с козырьком размером примерно 4 фута — единственный вход в печь. Через эту дверцу рабочие заполняют печь древесиной. Дерево должно быть сложено штабелями от пола до круглой крыши печи очень тщательно и аккуратно, чтобы оно полностью прогорело и превратилось в древесный уголь. После того как древесина загружена, отверстие закладывается кирпичами и замазывается грязью, и в печи разжигается огонь. Древесный уголь получается за счет сгорания древесины при минимальном содержании кислорода. Если в печь попадает слишком много воздуха, древесина прогорает до золы. Если в печь попадает недостаточно воздуха, то получаются бесполезные полуобгоревшие деревяшки. Чтобы контролировать поступление воздуха, в боковых стенках печи открывают и закрывают небольшие вентиляционные отверстия, то пробивая их, то снова замазывая грязью. Горение продолжается примерно два дня, и рабочие должны постоянно следить за печью, днем и ночью, чтобы обеспечить горение при нужной температуре. Когда горение закончено, печи дают остыть, затем из нее выгружают древесный уголь.
По всем направлениям вокруг лагеря на расстоянии не меньше мили деревья полностью уничтожены, и земля покрыта выбоинами. Она красного цвета и эродирована. Древесные пни, кучи горелой травы и древесины, канавы и ямы, а также вездесущий запах дыма превращают местность в подобие поля битвы. Остатки леса валяются повсюду. Покрытые черной копотью и серой золой, блестящие от пота рабочие, движутся как призраки, в дыму около печей. Все рабочие, которых я видел, состояли только из мышц, костей и кожи, покрытой шрамами, каждый грамм жира был вытоплен жарой и тяжелой работой. Проникающий повсюду удушливый дым придает всему свой цвет и запах. Эвкалиптовый дым, наполненный эфирными маслами этого дерева, едок и щиплет глаза, нос, горло. Все угольщики постоянно кашляют, отхаркивая и сплевывая, пытаясь прочистить легкие, всегда полные дыма, золы, жары и угольной пыли. Если бы их жизнь была длиннее, многие из них страдали бы от болезни «черных легких».
Над большинством печей вьется дым, и жара неимоверная. Когда вы приближаетесь к батарее, жара становится просто невыносимой. Эта часть Бразилии сама по себе жаркая и влажная, уберите защиту от солнца, которую могут предоставить деревья, добавьте жар тридцати печей, и вы получите пышущую преисподнюю. Для рабочих, которые вынуждены забираться внутрь все еще горячей печи, чтобы выгрузить уголь, жара становится невообразимой. Когда я забрался внутрь одной из печей вместе с рабочим, выгребающим уголь, от напора жары в считанные минуты закружилась голова, пот насквозь пропитал мою одежду, а пол раскаленной печи жег мои ноги даже через толстую подошву. Сужающаяся кверху крыша усиливала жару, и через несколько минут я был охвачен паникой и плохо соображал. Рабочие балансируют на грани теплового удара и обезвоживания.
Иногда во время разговора они вдруг сбиваются, как если бы у них расплавились мозги. Рабочие, которые выгружают уголь из печи, ходят практически голыми, но это делает их кожу уязвимой для ожогов. Иногда, стоя на куче древесного угля, они оступаются, или уголь начинает ползти, и тогда они падают на огненно-красные уголья. Все угольщики, которых я встретил, были покрыты шрамами от ожогов, многие из которых были еще вздутыми и гноящимися.
Перед печами лежат огромные штабеля древесины, порезанной на четырехфутовые поленья, готовые для загрузки. Позади печей — груды угля, ожидающие загрузки в огромные мешки для транспортировки на сталеплавильные заводы. Батарея печей — последний шаг в уничтожении леса, он отступает от печей все расширяющимся кругом. На дальнем конце уродливого пространства, окружающего печи, рабочие выжигают подлесок и рубят оставшиеся деревья, оттесняя лес все дальше и дальше. Подтащенные к печам с помощью тракторов, срубленные деревья скоро превратятся в уголь.
Двести лет за две тысячи миль…
Весной 1997 года я объехал несколько лагерей угольщиков в одной из частей штата Мату-Гросу. Я путешествовал вместе с Лучано Падрео, молодым бразильским специалистом по бедности и безработице из Рио-де-Жанейро. Наше путешествие выглядело так, как если бы происходило не только на огромном пространстве страны, но и во времени — из нашего века в прошлый. Бразилия одной ногой стоит среди стран первого мира, а другой увязла в третьем мире. Мы начали в Рио-де-Жанейро — городе, который вполне был бы уместен в Соединенных Штатах. Со своими Макдональдсами, подземкой, домами, вытянувшимися вдоль пляжа, и наркодельцами Рио вполне может конкурировать с любым городом Флориды. Хотя, если быть до конца честным, Рио гораздо живописнее любого города во Флориде: покрытые лесом вулканические горы, вздымающиеся вокруг города и обрывающиеся в океан, производят ошеломляющее впечатление. Чтобы добраться до лагерей угольщиков, мы летели из Рио в еще больший город — Сан-Паулу. В Бразилии все имеет невероятные размеры, и полет над городом с населением в 16 миллионов стал незабываемым впечатлением: дома-башни тянутся до самого горизонта. В Сан-Паулу мы пересели на другой самолет и пролетели еще 1000 миль на запад до города Кампу-Гранди, расположенного в штате Мату-Гросу.
