Я буду очень стараться, хотя сдерживать свои эмоции мне будет откровенно сложно.
Села за компьютер и стала изучать сайты участников фестиваля, должна же я быть в курсе событий.
Через час студию пронзил рык раненого льва. Рычал арт-директор.
— Сволочи-и-и! Тупицы-ы-ы!
— Что такое? — испугалась Мимозина.
— Идею запороли!
— Какую идею?
— С плакатом. Хреновы производители сырков! Сказали, что им все нравится, но они не готовы так радикально менять имидж. Трусы!
— Ну, давай еще вариант предложим, — сказала Мимозина.
— Не буду я ничего предлагать, — буркнул арт-директор и ушел курить.
В конце дня Мимозина выдала Швидко техническое задание на разработку плаката.
— Сделай что-нибудь простенькое, и можешь считать, что инцидента с дверью в туалете не было, — попросила она.
Швидко сел, отыскал в Интернете изображение розовощекого младенца, разместил его на плакате и написал: «Я люблю сырок, Адам“!»
С работы меня отпустили рано. Пошла собирать чемоданы.
— Хочешь, я тебя провожу на вокзал? — спросил Швидко.
— Да, хочу, очень хочу, — ответила я.
День двадцать шестой
До сих пор не могу прийти в себя. Моя щека, к которой он прижался вчера вечером на перроне, все еще пахнет его одеколоном. Даже дождь, который льет как из ведра, не может омрачить моего настроения. На душе тепло и легко. Я счастлива, и вовсе не потому, что приехала в Киев получать заслуженные награды, не потому, что я работаю в самой замечательной студии на свете, не потому, что начинаю постепенно входить в курс дела и уже могу похвастаться первыми успехами. Я счастлива потому, что в этом мире есть ты. В этом огромном мире есть ты, Сереженька.
Беспокоит меня только одно обстоятельство. Брутальные носки, красные с синей полоской, которые очень хорошо смотрелись с кедами, сперли в поезде. Утром проснулась, а носков, которые я вечером засунула в кеды, нет.
— Товарищи попутчики, — взмолилась я, — я понимаю, что в стране сейчас кризис. Я понимаю и то, что красные носки — это очень модно. Но я прошу вас, войдите в мое положение. Я еду на фестиваль рекламистов получать престижные награды, которые завоевала наша студия. Верните мне, пожалуйста, мои носки.
— А я знаю, кто их украл, — ответила женщина, которая всю дорогу точила бутерброды с салом.
— И кто же? — поинтересовался мужик, слезая с верхней полки.
— А в Полтаве хлопец выходил, он, наверно, и спер. Он еще долго копошился, искал что-то в темноте, — подтвердила женщина.
— О, точно, а вот и его носки валяются, синие! Наверно, перепутал! Вы его носки берите, что тут поделаешь, раз такое дело! — сказал мужик.
Брать чужие носки мне совсем не хотелось. Пришлось надевать кеды на босу ногу. На вокзале совершенно случайно встретила брата нашего фотографа — известного московского художника.
— А я видел вас с Сережкой. Любовь-морковь? — улыбнулся он.
— Нет, просто проводил меня, — ответила я.
— Я тоже свою жену первую просто провожал, а потом допровожался, что квартиру она у меня отсудила, сука, — вздохнул он.
Поели в буфете пирожков, и выяснилось, что до вечера мы совершенно свободны. Церемония награждения в семь, а выставка, на которую приехал художник, в пять.
Решили пойти на ближайший рынок: купить ему зонтик, поскольку свой он забыл в поезде, а мне носки. Не выходить же на сцену без носков. Пока дошли до рынка, насквозь промокли и замерзли. Чтобы согреться, купили бутылку коньяку и стали пить из горлышка.
— Давай зайдем к другу моему, он здесь недалеко живет. Согреемся, — предложил мой спутник.
— Д-д-давай, — заклацала зубами я.
Дошли до дома, долго пытались взломать кодовый замок, но безуспешно.
Минут через сорок появился дядя, который осмотрел нас критически, однако в дом пустил. Дверь в квартиру друга распахнута настежь: заходи кто хочешь, бери что хочешь. Сам друг, в дымину пьяный, спит и не подает признаков жизни. Пока художник возился на кухне и пытался найти хотя бы одну чистую кружку и чай, я осмотрела квартиру. Везде картины, в большой комнате статуя Венеры Милосской, почему-то с руками, пустые бутылки из-под текилы и коньяка. Богема, одним словом. Вот в каком обществе я теперь вращаюсь. Прибежал художник и сказал, что единственное, что он нашел на кухне, — бутылка недопитого абсента.
— Будешь? — предложил он.
— Попробую.
Попробовала. Питье себе как питье, не лучше и не хуже водки. Галлюцинаций вроде пока нет. Художник пошел будить друга, а я села в кресло и закурила. И тут случилось страшное. Из-за гипсовой статуи Венеры Милосской выполз страшный тип с всклокоченными волосами и зеленой бородой и направился в мою сторону, дико вращая глазами.
— Тебя нет, ты галлюцинация! — отмахнулась я, решив, что абсент все же подействовал.
— Грабю-ю-ю-ют! Милиция!!! — завопил тип и, схватив валявшийся в углу серый пиджак, накинул его мне на голову.
— А-а-а-а!!! — завопила я.
Из соседней комнаты выскочили художник с другом, стащили с меня пиджак и дали незнакомцу подзатыльник. Оказалось, что мужик с зеленой бородой позировал вчера другу моего спутника, также известному художнику, напился и заснул под статуей.
— Я картину писал, — икнул хозяин квартиры, — называется «Венера и Вася».
— А почему у него борода зеленая? — испуганно спросила я.
— Таво, имидж у меня такой, — ответил Вася и пошел в ванную комнату.
Да, будет чем похвастаться подругам в Харькове. С такими людьми знакомство вожу.
Киевский художник осмотрел меня и сказал, что неплохо было бы написать с меня образ.
— Садись туда и сиди тихо, — строго сказал он.
Я села на стул, накинула на себя белую простыню и стала задумчиво смотреть вдаль. Спустя час спина затекла, и я начала ерзать.
— Чего ерзаешь? — возмутился художник.
— Да как-то тяжко уже сидеть не двигаясь, — вздохнула я.
— Ну, еще немножко.
Эх, чего не сделаешь ради искусства! Собрала волю в кулак и выпрямила спину. Ничего, зато получу портрет с автографом известного киевского художника. Позировать пришлось еще не меньше часа. Затем художник вытер пот со лба и выдохнул:
— Все, можешь смотреть. Вот поставлю автограф и подарю тебе на вечную память!
Я вскочила и подбежала к мольберту. С картины на меня смотрит пятидесятилетняя старуха с длиннющим носом, одутловатым лицом и черными кругами под глазами.
— Вы хотите сказать, что я так выгляжу? — удивилась я.
