Это камень в мой огород. Швидко вставил новую бумагу и крикнул на весь офис:
— Парни, не печатать, а то убью!
— Не бу-у-удем, — отозвался офис.
Принтер заработал, я села за компьютер и написала Швидко:
Прости, что так получилось.
Да ладно, бывает, а что за мужик? — поинтересовался он.
Это покойный муж моей подруги, она попросила его фотографию распечатать, — соврала я.
Не могла же я ему сказать, что я, взрослая девочка, занимаюсь всякой херней типа визуализации объекта и воздействия на него на расстоянии.
Знакомое лицо у мужика, я его где-то видел, он не киевлянин? — написал Швидко.
Нет, — ответила я, — он харьковский бизнесмен. Убили его два месяца назад.
Ненавижу в себе эту черту характера: как начну врать, так не могу остановиться. А что делать?
— Какого хрена!!! — заорал арт-директор через пять минут, да так, что я чуть не оглохла.
— Что такое? — испуганно спросила Мимозина.
— Это я хочу спросить, что это такое! — заорал он еще громче, подбежал ко мне и стал трясти кипой листов с изображением Багатского.
— Я не знаю, — ответила я и побледнела.
— Зато я знаю, я знаю, у нас работают менеджеры, которым надо курей считать в курятнике, а не штаны здесь просиживать за счет студии. Матчасть учите, дуры несчастные! Открывай настройки принтера.
Открыла настройки.
— Что там написано в поле «Количество экземпляров»? Что там за циферка стоит, а?
— Сорок штук, — сказала я и схватилась за голову.
— А почему их сорок?
— Не знаю, наверно, случайно так получилось.
— Случайно, а мне всю бумагу перевела, что теперь делать? — заревел арт-директор и выбежал в коридор.
Вслед за ним бросился коммерческий директор и, окинув меня таким уничижающим взглядом, что я чуть сквозь землю не провалилась, прошипел:
— Из зарплаты вычту.
— Да вычитай! — ответила я и разревелась.
Никогда в жизни не плакала на работе, а тут разревелась. Мимозина и Швидко принялись меня утешать.
— Я сейчас с ним поговорю, — сказал Швидко и направился в коридор, где курили арт-директор и Пробин, но я схватила его за рукав:
— Не надо. Я сама с ним поговорю.
Сердце мое переполнилось такой ненавистью, что к моменту возвращения арт-директора я готова была не только поговорить с ним, но и перегрызть ему глотку. Никто на меня никогда не орал и не обзывал дурой, и ему не позволю. Вытерла слезы, пошла покурила, сжала руки в кулаки и вошла в дизайнерскую, исполненная решимости высказать Мишкину все, что я про него думаю: что он самодур и идиот, что нисколько он не гениален, а просто строит из себя бог знает кого. Пусть орет дома на своих кошек: посадит в ряд и чихвостит каждую по полчаса, а на меня нечего повышать голос, иначе в один прекрасный день я невзначай зарежу его кухонным ножом, как мой двоюродный дядька свою жену. Набрала в легкие побольше воздуха и только открыла рот, как вдруг арт-директор повернулся ко мне и тихо произнес:
— Извини, что наорал на тебя. Привычка у меня такая. Я сам виноват. Я всех предупреждаю, чтобы они проверяли настройки, а тебя не предупредил. Не бойся, никто из зарплаты ничего не вычтет. Хочешь конфетку?
— Хочу. — Я сразу забыла все, что хотела сказать. — Ты тоже меня извини, впредь я буду внимательнее.
— Ну вот и хорошо. В Киев сегодня?
— Ага, — ответила я.
— Если будут доставать, не цацкайся с ними. Хрен с ним, с сайтом этим. Вернем мы им деньги, пусть других подрядчиков ищут.
— Хорошо, — и, успокоившись, я пошла собираться.
Хороший у нас все-таки арт-директор, нервный немного, но хороший. Другой бы семь шкур спустил.
Отправили Чайку в заслуженный отпуск. Провожали всем коллективом, просили привезти из Крыма вина.
Поехала домой и переоделась.
— Костюм надень, — посоветовала мама.
— Хренушки, не заслужили они костюма. В джинсах поеду, — ответила я.
Швидко проводил меня на поезд, нежно и долго целовал на перроне, посмотрел на меня и сказал:
— Береги себя, радость моя.
— Ты себя тоже, любимый. — На глаза мои почему-то навернулись слезы.
Зашла в купе. Слава тебе господи, в этот раз нет никаких слепых дедушек, испуганных тетушек и пьяных мужиков. На одной полке сидит молодой человек интеллигентного вида, а на другой толстая девушка в колготках в сеточку. Больше никого нет.
Легла на свою верхнюю полку и расслабилась. Хрен с ним, с проектом, и наплевать на завтрашние переговоры с начальством, главное, что есть на этом свете человек, который меня любит, а все остальное ерунда. Полежала немного и решила все-таки повизуализировать Багатского. Перерыла всю сумку, а фотографий-то нет. Есть ежедневник, визитки, помада и тушь, полотенце, а фоток нет — забыла их на рабочем столе. По памяти не смогу его визуализировать, потому как лицо у него очень уж обычное и невыразительное, то ли дело Грач с чернющими кустистыми бровями и пухлыми губами. Плохо дело, одна надежда на Мимозину и ее божества.
— Девушка, а вы не хотите со мной коньячку выпить? — поинтересовался слащавый молодой человек с нижней полки.
— Нет, — сухо ответила я.
— А в ресторанчик сходить?
— Я спать хочу, отстаньте.
— Ну и как хотите, — сказал он и перенаправил свое внимание на толстую девицу, сидевшую рядом и читавшую какую-то брошюру, на обложке которой были изображены куры и яйца.
День сорок шестой
(самый трудный и длинный)
Если я еще раз поеду в командировку, то попрошу купить мне билет в СВ или на самолет. Ну почему мне так везет на попутчиков!
Ворочалась полночи. Сначала мои соседи по купе распивали коньяк. Девушка Людочка оказалась главной птичницей птицефабрики «Золотая несушка», она ехала в Киев на первый в своей жизни слет птичников. Молодой человек, Олег, киевлянин, возвращался из командировки — в Харькове он подписывал договор с фирмой, торгующей запчастями для автомобилей. Целый час Людочка рассказывала Олегу о специфике своей работы. Рассказывала она весьма увлекательно, так что даже мне стало интересно, и я навострила уши. Оказывается, как и в любом деле, в выращивании кур есть свои сложности. Толком я ничего не поняла, усвоила только одно: настоящие птичники никогда не покупают яйца коричневой окраски, только белые, поскольку в желтках коричневых яиц содержатся какие-то вредные вещества. Также не рекомендуется мыть яйца, разве что перед самим употреблением, поскольку с них смывается защитная пленка и они быстро портятся. Кроме того я узнала, что иногда рождаются цыплята-мутанты, которых держат в формалине в музее птицефабрики. Самый страшный цыпленок родился во время чернобыльской аварии — видимо, часть радиации дошла и до Харькова, и куры понесли яйца гигантских размеров, из которых вылупилось такое, что никому и не снилось. Это существо тоже хранится в кунсткамере. Еще Людочка рассказала о том, что, когда она проходила практику после института на птицефабрике, ей поручали засовывать палец курицам в одно место и проверять состояние яиц. По тому же месту можно определить пол цыпленка, но для этого необходима практика, и доверяют такое дело только матерым птичницам, которые получают самую высокую зарплату. Людочка надеется, что когда-нибудь будет этим заниматься. Что-то она еще говорила, но я уже не помню. Олег слушал ее внимательно, кивал головой и, судя по звуку, подливал коньяк в пластиковый стаканчик. Через некоторое время Людочка иссякла и сказала, что хочет спать. Молодой человек постелил ей постель, сам сел рядом, взял ее за руку и начал ворковать. Я толком ничего не расслышала, кроме нескольких фраз: «Со мной такого еще никогда не было. Это судьба. Людочка — вы чудо. Я не могу вас потерять. Нет, я не верю в случайности. Это судьба!»
