— Но ведь еще со вчерашнего дня остались, — удивилась я.
— То, что осталось, меня не касается, приходи.
Кулинарные способности моей бабки можно воспевать до бесконечности. Больше всего на свете она любила варить супы. Приготовление супа заключалось в следующем: накидать в кастрюлю всего побольше, залить водой и пойти спать, проснуться часика через два и выключить плиту. Иногда бабушка готовила котлеты, которые отказывались есть даже окрестные собаки, а новогодней гатой можно было спокойно забивать гвозди. О том, что рыбу перед жаркой желательно обвалять в муке и яйцах, бабка не догадывалась и вечно пилила деда за то, что он покупает плохую рыбу, которая разваливается на сковороде.
И тем не менее бабушка в семьдесят лет впервые решила напечь пирожков.
Пока мы месили тесто, она приговаривала:
— Чертовы ахпары
[3], не умеют пирожки печь, вчера чуть зубы не сломала, разве ж это пирожки? Тесто должно быть нежным, мягким.
Я кивала и месила тесто. Представить, что бабка сломала зубы, было сложно, поскольку в семьдесят лет она отличалась голливудской улыбкой.
Бабка не унималась:
— Разве то пирожки? Пирожки должны быть большие, а это пончики какие-то!
Я снова кивнула.
— Нет, ну ты мне скажи, кто так печет пирожки, а? — возмутилась бабка, бросив тесто о стол.
Сказать было нечего, поскольку спорить с ней не счел никто.
Спустя час бабка гордо внесла в комнату поднос с семью пирожками. Их подгоревшие собратья (коих было большинство) были тайно вынесены и выброшены в мусоропровод.
Пирожки были размером с добрый чебурек. За столом сидели мои мама, папа, дед и дядька. Рузанна уехала гостить к родителям. Бабка расплылась в довольной улыбке и выбрала себе пирожок. Второй схватила я, открыла пошире роти… чуть не сломала зубы. Пирожки не шли ни в какое сравнение с гатой и котлетами.
— Да-а-а, — протянул дядя, который взял третий. — Если такой пирожок упадет на голову этажа этак с пятого, то убьет насмерть.
Отец мой был более деликатен и предложил накрыть пирожки полотенцем, чтоб они отошли.
Отходили они час, пока мы хлебали чай без ничего. Но и через час мало что изменилось, на вкус эти шедевры кулинарного искусства были как резина, а внутри еще и сырые. Кроме всего прочего, бабка умудрилась каким-то образом засунуть в один из пирожков дядин старый носок, служивший ей тряпкой для стола.
Гости замолчали.
Бабка гордо подняла голову и произнесла:
— Чертовы ахпары, даже муки нормальной купить не могут. Какая мука — такие и пирожки!
О том, что мешок муки привезла из деревни ее же сестра, бабушка, видимо, забыла.
Р. S. Я не видела ее восемь лет. Два месяца назад отцу привезли ее фотографию, сделанную весной этого года. Бабка ничуть не изменилась, она все такая же крепкая и здоровая, вот только стала еще вреднее. Говорят, я очень на нее похожа: и внешностью и характером.
Так странно: Ереван у меня всегда ассоциировался с чем-то исключительно мрачным, наплывала какая-то тоска, чувство безысходности, а написала этот рассказ и вспомнила кучу приятных мелочей. Разместила его в своем дневнике и стала собираться домой. Зазвонил телефон.
— Спасибо тебе огромное, солнце, ты очень добрая девушка. Я не понимаю, что я тебе плохого сделал, но слать мне открытки с вирусами — это свинство. У меня теперь система грохнулась и все файлы полетели.
— Но «маки» же нечувствительны к вирусам? — робко спросила я.
— А у меня дома «ПиСи». Чем я тебе так насолил?
— Можно, я к тебе приеду?
— Приезжай, — вздохнул Швидко.
По дороге купила бутылку вина и два пирожных «картошка». Стала придумывать, как бы ему объяснить, зачем вдруг мне приспичило посмотреть его паспорт. О! Скажу, что меня интересовал день его рождения. Вроде бы достоверно, но дата рождения указана на второй странице, а семейное положение в самом конце. Нет, такая версия не покатит, а больше ничего в голову не лезет. Решила, что сориентируюсь на месте, исходя из обстоятельств, в конце концов, может, он вообще не захочет меня слушать.
Швидко встретил меня, проводил в комнату, открыл бутылку вина и посмотрел на меня таким преданным и нежным взглядом, что я не выдержала, разревелась и рассказала ему всю правду: про подлеца Олега, который обманывал сразу двоих девушек, и о том, что подруги советовали заглянуть в его паспорт.
— Вот глупая, — сказал Швидко и обнял меня. — Как ты могла подумать, что я играю твоими чувствами?
— Не знаю, — ответила я, вытирая сопли. — Наверно, я просто привыкла, что для мужчин подлые поступки — это норма поведения.
— Ты еще мало меня знаешь.
— Что теперь с твоим компьютером?
— Ничего, ремонтировать буду, только ты мне больше открытки не посылай, лучше скажи, что меня любишь.
— Люблю, — улыбнулась я сквозь слезы и поцеловала его.
Пришла домой поздно.
Мама поинтересовалась, почему от меня пахнет мужским одеколоном.
— Я гуляла со своим молодым человеком, — гордо ответила я.
— Так у тебя же его не было?
— Уже есть.
Перед сном решила позвонить Нане.
— Мы помирились! — выпалила я.
— Ну, дело, конечно, твое, но я тебя не понимаю. Был бы он какой-нибудь богатый бизнесмен, дарил бы дорогие подарки, на курорты возил, тогда можно на некоторое время закрыть глаза и на наличие жены, и на все остальное. Но он же обыкновенный дизайнер. Какой от него прок?
— Никакого, кроме одного — мы любим друг друга. Он с женой давно не живет, просто еще не развелся.
— А, ну да, такую лапшу тоже иногда вешают на уши. А в ванной у него дамский крем стоит и халатик висит, — позевывая, ответила Нана.
— Не висит, — отрезала я.
День шестидесятый
Жизнь замечательна и прекрасна.
Утром пошли с Урсулой за банками. Деда на месте не оказалось, на его месте какой-то парень торгует картошкой. Решила, что дед нас кинул, но на всякий случай спросила у молодого человека:
— А здесь дедушка вчера был.
— Фомич?
— Наверно, банками торговал и медицинскими принадлежностями.
— Его сегодня не будет, я его внук. Так это вы за банками?
— Мы, — ответила я.
