Пришла домой, села на диван и задумалась. Папа стучит на балконе, как дятел.
— Что он делает? — спросила я у мамы.
— Херней страдает, — сказала мама.
— Это не херня, а ульи, — гордо ответил папа и показал мне какую-то странную конструкцию, которая меньше всего похожа на домик для пчел.
Сегодня папа купил газету и стал читать объявления. Почитал с десяток и выяснил, что ульи пользуются большим спросом. Притащил доски и оккупировал балкон.
Пошла в ванную. Висят на веревочке мои джинсы. Да уж, «Тайд» отбелит все, что угодно. Джинсы покрыты белыми пятнами. Мама сказала, что это не так уж и страшно, все равно они у меня были потертые, так что пятна практически не заметны.
Позвонила Нане и рассказала ей о нашем разговоре со Швидко. Нана назвала меня дурой и сказала, что теперь мне точно ничего не светит и надо искать нового мужика.
— Но я его люблю, — возразила я.
— Любовь приходит и уходит, но в твоем возрасте давно пора устраивать свою жизнь, — ответила Нана.
Я легла спать в самых расстроенных чувствах. Проворонила я свое счастье, нечего сказать, проворонила. А все мой длинный язык.
День шестьдесят четвертый
Работать не хочется категорически. Поставила себе «Фотошоп», попробовала рисовать коней — не рисуются. Вообще ни к чему интереса нет, после вчерашнего разговора со Швидко чувствую себя полной идиоткой. Что делать? Сказать ему сегодня, что я передумала и очень хочу выйти за него замуж? Как-то несерьезно, я ведь уже не маленькая девочка. Решила прогуляться. Возле кафе встретила Нану.
— Пошли со мной, я на сеанс иду, — улыбнулась она.
— Какой сеанс?
— К гадалке записалась, порчу снимает.
— Вечно тебя куда-то заносит. А что с психологией?
— Психология ерунда, вот эзотерика — вещь, — ответила Нана, схватила меня за руку и потащила в какую-то подворотню.
Пришли к гадалке, я осталась ждать Нану в коридоре, а она пошла в кабинет. Уж не знаю, что ей там снимали, наверно, на Нане была вселенская порча, но вышла она из кабинета спустя два часа, вся мокрая от пота, но счастливая.
— Иди, не пожалеешь, — сказала она и втолкнула меня в кабинет.
За столом сидит тетка в цыганском платке. Осмотрела меня и сказала, что на мне венец безбрачия, а сие означает, что даже если ко мне будут свататься двадцать человек в день, все равно замуж я не выйду, пока она этот самый венец не снимет. Слышали мы уже про такое, когда с моей несостоявшейся свекровью Андрюшу искали. На всякий случай прижала сумку покрепче к груди. Гадалка велела принести мне сорок венчальных свечей, пять бутылок масла «Олейна», три десятка яиц и хорошее махровое полотенце.
— А машина вам не нужна? Или шуба? — спросила я.
— Это в тебе сатана говорит, вот его изгоним, и станешь человеком, иди, деточка, покупай все, что я тебе наказала, — напутствовала она меня.
Я вышла и выругалась.
— Зря ты так, — ответила Нана, — она с меня порчу сняла, сама видела.
Я плюнула и пошла на работу. Мимозина уезжает с Лешей на море и оставляет меня за старшего. Написала мне, что надо сделать в ее отсутствие:
Напрягать Швидко.
Напрягать Чайку.
Сказать одному клиенту, что этикетка будет завтра, другому — что плакат будет послезавтра, а третьему — что буклет будет через два дня.
— А ты уверена, что это все будет? — спросила я.
— Нет, конечно, но ты ври, а потом поступай по обстоятельствам, — улыбнулась Мимозина и стала собираться.
Чую, мне конец. Вот бы тоже куда-нибудь уехать этак на недельку, но ведь не отпустят, гады.
Полезла в ЖЖ, теперь это моя чуть ли не единственная радость в жизни. Народ продолжает читать мои рассказы и восхищаться. Особенно им нравится мой колоритный папа и его кавказский акцент. Написала еще один рассказ про Павлика Морозова и свое многострадальное детство.
История про Павлика Морозова
Павлик Морозов был нехорошим мальчиком. Об этом я узнала в конце третьего класса, а к середине четвертого окончательно убедилась в его подлости. О подлости мальчика, чьим именем была названа наша дружина, мне поведала маман, когда я прибежала и с гордостью сообщила, что меня приняли в пионеры и отныне я буду поливать цветы в комнате, где находится уголок Павлика Морозова, Вдохновленная рассказами пионервожатой о героическом поступке хлопца, я начала в красках описывать хорошего мальчика Павлика и добавила, что очень хочу быть на него похожей. Маман, мирно варившая мою любимую солянку, посмотрела на меня исподлобья и сказала:
— Тебе есть с кого пример брать. Ты лучше на своего отца стремись быть похожей, а не на мразь всякую! Я в свое время в комсомол не вступила, противно мне все это!
Весь вечер я просидела на скамейке, обдумывая слова маман. Отныне жизнь представлялась мне в мрачных тонах. Из раздумий меня вывела соседка Анжела, которая радостно сообщила, что в доме напротив продают петушки на палочке по десять копеек за штуку. Петушки были гораздо важнее Павлика Морозова и маман-антикоммунистки, и мы помчались в соседний двор. Назад мы возвращались довольные, с десятью петушками и фиолетовыми от красителей языками. Восемь петушков мы продали за двадцать копеек оставшимся во дворе товарищам. В следующем месяце мы с Анжелой весьма успешно приторговывали петушками, пока моя маман не надрала мне уши за то, что я сама эту гадость ем и другим продаю. Тем не менее мысли о Павлике не давали мне спать. После недельных раздумий я сделала несколько весьма важных открытий:
Моя маман не любит Павлика Морозова.
Моя маман не любит коммунистов.
Мой отец работает в подпольном обувном цехе и тоже не любит коммунистов.
Если коммунисты узнают, где работает папа, они заберут у нас все имущество и отправят моих родителей в тюрьму.
Маму с папой я люблю.
Значит, Павлик Морозов — сволочь и коммунисты тоже.
Коммунистов, правда, было немного жаль, потому что очень уж мне нравилась фотография кудрявого мальчика Володи Ульянова. Тогда я решила, что коммунистов пока можно оставить в стороне, о подпольной деятельности папы им знать совершенно необязательно, а вот Павлик все-таки сволочь.
Я прочувствовала это всей душой и решила рассказать всему миру. Мир начинался с нашего двора. Вечером следующего дня я собрала всех своих друзей и сказала, что пора бы уже им узнать о том, кем был на самом деле Павлик Морозов. Рассказывала я воодушевленно, махая руками. Друзья, в отличие от меня, учившейся в элитной русской школе, все как один учились в районной армянской и успехами в учебе похвастаться не могли. О существовании Павлика Морозова они даже не догадывались, и толком никто ничего не понял. Аркадик предложил набить этому Павлику морду, Анжела — сжечь газеты в его почтовом ящике, а Артак — облить водой с крыши. Сплетница Кнар, которая все всегда знала и любила врать, заявила, что у сестры Павлика вши и видела она это собственными глазами. При этом Кнар выпучила глаза и прошептала: «Морс арев!»
[20] Поняв, что толку от таких слушателей мало, я махнула рукой и пошла спать.
