Иным было положение в Испании. Гадитанский храм Мелькарта был одним из самых известных в средиземноморском мире. Сам Гадес был основан по велению Мелькарта (Strabo III, 5, 5), а в храме находилась могила бога (Mela III, 46), который, по финикийским сказаниям, погиб в Испании (Sal. lug. 18, 3); можно думать, что там же локализовалось и воскресение Мелькарта. В Гадесе торжественно отмечался праздник гибели и воскресения бога
[609]. Заметим, что гадитанский храм Мелькарта был не только религиозным, но и экономическим центром и, вероятно, казнохранилищем города
[610]. Культ Мелькарта, отождествленного с греческим Гераклом и римских Геркулесом, был широко распространен и далеко за пределами Гадеса как в других финикийских городах, так и в туземной среде
[611]. Заменяя карфагенскую богиню богом, особо почитаемым в Испании, Баркиды подчеркивали свою роль не столько как представителей Карфагенской республики, сколько как руководителей Испании, обосновывая этим культом свое право на власть в этой стране
[612].
Большинство исследователей сейчас принимает, что лицу Мелькарта на монетах приданы портретные черты членов семьи Баркидов
[613]. Это пропаганда собственного образа под личиной бога или претензии на обожествление? Возможно, что Баркиды надеялись, что их отождествление с божеством станет привычным для подчиненного населения. Этому способствовало и предание, согласно которому предки Баркидов прибыли в Карфаген вместе с его основательницей Элиссой и даже были, может быть, ее родственниками (Sil. It. I., 72—74; IV, 745—748). Известно, что финикийцы считали Мелькарта покровителем колонизации, далеких походов и экспедиций (KAI47). Его мифические походы рассматривались как предыстория финикийской колонизации. Да и сама Элисса была вдовой жреца Мелькарта Ахерба, убитого тирским царем (lust. XVIII, 4, 5). Так что и ее спутники находились под покровительством этого бога. Таким образом, Баркиды поддерживали связь не с божеством вообще, ас тем, которое покровительствовало данной семье и было широко распостранено в Испании. Характерно, что накануне своего похода в Италию Ганнибал не пожалел времени, чтобы отправиться в Гадес и принести торжественные обеты Мелькарту, обещая ему дары в случае победы (Liv. XXI, 21, 9), а свой поход на Апеннинский полуостров представлял как повторение похода Мелькарта-Геракла после его победы над Герионом. Баркиды стремились показать, что этот бог ведет их ко все новым победам
[614].
С другой стороны, перед нами явное проявление индивидуализма, роста личностного начала, что характерно для эллинистического менталитета. В своей чеканке Баркиды вдохновлялись эллинистическими образцами. Образы Александра (недаром его статуя стояла в гадитанском храме) и диадохов, которые из полководцев сделались царями, явно вдоховляли Баркидов. Схожесть монет показывает, что они и сами сознавали свое духовное родство с эллинистическими владыками
[615]. Появление на одной из серий монет изображения Мелькарта (под которым, по-видимому, подразумевался Гасдрубал) с царской диадемой говорит, что порой монархические претензии не очень-то и скрывались. Вероятно, появление этих монет, как об этом говорилось выше, надо связать с попыткой монархического переворота Гасдрубала. Недаром Гасдрубал построил себе в Новом Карфагене роскошный дворец. Сам этот город Полибий (III, 15, 3) называет βαοιλειον. Это слово обычно используется для обозначения столицы и царского дворца в эллинистических государствах
[616].
Новый Карфаген может служить примером определенных социальных характеристик политического образования, сложившегося в Испании. Здесь выделяется ряд категорий городского населения: граждане, поселенцы, «ремесленники» и рабы. Естественно, на вершине этой пирамиды стояли граждане, но они, как говорилось выше, не были вооружены и практически не управляли городом, да и земли в окрестностях принадлежали не им, а государству, т. е. фактически Баркидам. Такое положение характерно для Александрии
[617]. Так как Новый Карфаген был основан, по-видимому, на месте древней Мастии, то поселенцы были, вероятно, мастиены, продолжавшие жить в городе. Их социальное положение могло быть подобным «народу, живущему на земле» в ливийском Мактаре
[618], которых можно сравнить с малоазийскими пареками эллинистического времени или поселенцами римских провинций
[619]. Такой институт был известен и ханаанейско-аморейскому Востоку, как свидетельствует упоминание неполноправных поселенцев (геров) в Библии (Gen. XXIII, 5-41; Ex. II, 22; Deut. V, 14 и др.)
[620]. Об их положении мы знаем немного. В Мактаре они привлекались к различным предприятиям общины, в том числе к строительству.
Большие споры вызывает положение тех лиц, которых Полибий (X, 17, 6—7) и Ливии (XXVI, 47, 1) называют ремесленниками
[621]. Ясно, что они не граждане и не поселенцы, так как оба автора называют все эти три категории населения Нового Карфагена. Ливии в начале соответствующей главы пишет, что римляне захватили здесь 10 тысяч свободных людей, а затем гражданам они вернули имущество и рабов, а ремесленников превратили в общественных рабов, обещая в случае усердия освободить их после войны. Из этого вытекает, что до захвата города они не были рабами. Вероятно, речь идет о своеобразной общественной группе, зависимой от карфагенского государства (и его представителей Баркидов), а не отдельных людей и тем отличающихся от «клиентов»бодов
[622]. Существование такой категории населения в баркидском городе характерно и напоминает некоторые зависимые слои на эллинистическом Востоке. Хотя в данном случае вполне возможно, что далеким истоком такого полурабского-полусвободного статуса «ремесленников» Нового Карфагена могло быть положение «царских людей» в самой Финикии. Но в новых условиях их статус приобрел новый смысл.
