– Подойдите поближе, – подбадривала она их про себя. – Ну же, еще немного.
Ловушка захлопнулась, и оба кролика оказались в западне; дрожа, она смотрела на зверьков, прижатых к деревянным прутьям. С кинжалом в руках Сифэн приблизилась к силкам, внутри у нее все переворачивалось от ужаса. Даже сейчас пришлось сделать над собой усилие, чтобы не думать о том, какая у них мягкая шкурка и живые блестящие глаза. Подавив в себе слабость, девушка сосредоточилась на единственном желании: ей нужна была их плоть.
Быстро, пока решимость не оставила ее, Сифэн заколола зверьков кинжалом.
Когда она вытаскивала безжизненные тушки из западни, память услужливо разворачивала перед ней картины из прошлого.
Ей было двенадцать, и она, рыдая, прижимала к себе белку, попавшуюся в силки. Бедняжка пыталась вырваться у нее из рук, и пальцы Сифэн ощущали, как бешено колотится ее сердечко.
– Пожалуйста, Гума, – молила она, – прошу, не заставляй меня убивать ее.
– Дурочка, – рычала в ответ Гума, – вспомни, что случилось, когда ты выпустила предыдущую.
От этих слов Сифэн ощутила острую боль в спине, вспомнив, как тетка секла ее до тех пор, пока она не лишилась чувств. До сегодняшнего дня ей не приходило в голову, что у шрамов есть память.
– Сверни белке шею, а не то я сломаю тебе палец.
Гума никогда не бросала слов на ветер. С болью в сердце Сифэн судорожно схватила белку за шею. После нескольких попыток безжизненное тельце лежало наконец в ее трясущихся руках. Одной жизнью на земле стало меньше из-за нее.
Тогда она впервые ощутила тварь внутри своей грудной клетки… сворачивающееся кольцами существо, рожденное от первого совершенного ею убийства.
Гума похвалила девочку и вручила ей нож.
– Сердце животного, каким бы маленьким оно ни было, содержит в себе квинтэссенцию его души, – сказала она благоговейно. – Если ты впитываешь в себя источник жизненной силы другого существа, твоя собственная сущность укрепляется. Магические силы внутри тебя возрастают, становятся более мощными, восстанавливая снаружи и изнутри. Эти знания и возможности открыты только перед нами. И только наша кровь может принять в себя животную энергию. Этому меня научили много лет назад, а теперь я передаю это знание тебе.
Сифэн повиновалась, продолжая плакать, хотя белка не испытывала больше страданий. Вкус ее маленького сердца отдавал железом и гнилым мясом, оно скользнуло вниз по ее горлу как горячий червяк. Она жалобно пыталась подавить подступившие к горлу спазмы, но ужас улетучился, когда Гума положила ладонь на ее снова гладкую, лишенную шрамов спину. Жизненная энергия белки исцелила ее раны – все до единой.
Глядя на мертвых кроликов, Сифэн вспоминала тот день.
С той поры ей приходилось убивать трижды, но только по требованию Гумы, для приготовления необходимых ей эликсиров и колдовства. Тетка не позволяла ей самой лечиться таким способом. Раны, наносимые ей, должны были напоминать о необходимости повиновения, – но теперь, освободившись от власти Гумы, она могла поступать как считает нужным.
Пытаясь справиться с растущим волнением, она закрыла глаза в молитве.
– Простите меня, Великие боги, – молила она. – Простите меня за отнятые мною жизни.
Но она не услышала ответа, ей не было дано прощения… только страх, от которого ее кожа покрылась липким потом, поднимался из глубины ее души.
Посреди этого молчания всю ее вдруг охватил голод – глубинный, первобытный и свирепый, сильнее ярости, неодолимее похоти. Тварь внутри встрепенулась, охорашиваясь; ее ядовитая ласка пронизывала каждую клеточку тела Сифэн, вызывая в нем трепет неутолимого желания. Девушка была бессильна перед этой страстью, так как вожделение твари было одновременно и ее собственным. Она чувствовала, что, утолив этот голод, очистится. Лицо вновь станет совершенным, каким и должно быть на пути к осуществлению ее предназначения.
Пальцы Сифэн вонзались в тельца кроликов, круша их кости в поисках маленьких сердечек. Наконец она достала и положила в рот еще слабо трепетавшие сердца зверьков. Их кровь обжигала горло, но лавина нахлынувшей радости эхом отзывалась из глубины ее тела. Чувство удовлетворения и ленивого блаженства переполняло девушку.
Ее пальцы пробежались по лицу – оно было столь же безукоризненно, как и прежде. Щека на ощупь казалась гладкой и чистой, как будто с нее просто соскребли рану как грязь. Сифэн знала: если она сейчас посмотрит на свое отражение, личико, как и раньше, будет сиять красотой, свидетельствуя о внешнем и внутреннем здоровье его обладательницы. Мысль о том, что она владеет тайными знаниями и может использовать их, когда только пожелает, пьянила и кружила голову, как вино.
– Госпожа?
Застигнутая врасплох, Сифэн отскочила, выронив из рук тушки.
Рядом с ней стоял Сиро. Его взгляд выражал не обожание или страсть, которые она привыкла видеть на лицах мужчин, смотрящих на нее, а ужас, подобный тому, который девушка испытывала, когда Гума впервые заставила ее съесть беличье сердце.
Еще минуту назад этот взгляд заставил бы ее содрогнуться, но сейчас она чувствовала себя сильной и неуязвимой.
– Я поймала их нам на завтрак, – спокойно, сохраняя самообладание, сказала она. – Мне хотелось отплатить вам за кабана, которым нас угощали вечером.
Он продолжал пристально смотреть на нее. Сифэн догадалась, что, по-видимому, ее губы перепачканы кровью, а следы окровавленных пальцев остались на щеке в том месте, где она к ней прикасалась. Но он не произнес ни слова, глядя, как она вытирает лицо, так же беспечно, как если бы она смахивала с губ хлебные крошки после еды.
– Позвольте я понесу их, – сказал Сиро галантно.
Неясно было, обратил ли он внимание на то, как растерзаны тушки кроликов, – он принял их не разглядывая и без дальнейших комментариев, от которых вряд ли воздержался бы Вэй, не отличавшийся тактом.
Сифэн вытерла кинжал о свое платье и спокойно вложила его в ножны.
– В местах, откуда я родом, кролики считаются деликатесом, – продолжил Сиро, как будто не произошло ничего необычного. – На нашем острове их немного.
– Зато, думаю, дары моря у вас в изобилии и они наверняка очень вкусны, – как ни в чем ни бывало, все таким же ровным голосом отозвалась она, кашлянув, чтобы прочистить горло от крови. – Мы с моей теткой Гумой никогда не могли себе позволить купить хорошую рыбу или креветок.
– Я вырос в области, которая знаменита добычей морского жемчуга. Ныряльщики достают раковины на большой глубине и часто охотятся за ними часами, всплывая на поверхность всего лишь несколько раз, чтобы глотнуть воздуха. Этим всегда занимаются женщины. Так что для меня нет ничего необычного в том, что женщина охотится и добывает для меня пищу, – добавил он, улыбаясь. Теперь его глаза не выражали ничего, кроме дружелюбия и восхищения. Возможно, он и не заметил ничего странного.
