Нити шелка в натруженых руках
Превращаются в одежды для озорного ребенка,
И, порванные о камни и ветви,
Они вновь нуждаются в починке. —
Но стоит ли сожалеть о затраченном труде, —
вздыхает мать, —
Если весна кончается так скоро?
Господин Юй уставился на нее с явным неудовольствием, но глаза Императрицы сияли.
– Прелестные стихи. В них есть правда о том, что для матерей дети слишком быстро становятся взрослыми. Мне кажется, что мои мальчики едва выросли из пеленок, а они уже командуют армиями.
– Эти стихи должна слышать каждая мать, – льстиво сказала женщина в платье гранатового цвета, искоса взглянув на девушку с персиковым лицом. – Как вы считаете, госпожа Ман?
– У меня нет детей, как вы знаете, – ответила девушка с резким, странно знакомым акцентом. Она с остервенением пыталась вытащить из своего шитья зацепившиеся нитки.
– Позволь представить тебе двух фавориток Императора. – Императрица указала на даму в гранатовом платье. – Это госпожа Сунь, в дальнейшем ты, возможно, познакомишься с ее дочерьми-близнецами. А это – госпожа Ман, она присоединилась к нам месяц назад.
– Мы счастливы, что она с нами, – губы госпожи Сунь растянулись в коварной кошачьей улыбке. Приторная сладость ее речей была обильно сдобрена ядом. – Напомни-ка опять, из какой маленькой деревушки ты родом? Ее величество так прочувствованно рассказывала о том, как они проезжали через нее… и увидали тебя.
– Даже если бы я ее назвала, вы все равно о ней ничего не знаете, – ответила девушка, но госпожу Сунь нисколько не задел ее невежливый тон, она улыбнулась еще шире.
Сифэн, пораженная, подняла на нее глаза. Так вот она, самая последняя из взятых во дворец наложниц, девушка, которую пронесли через их город в паланкине. Ее интонации все еще были такими же, как у деревенского простонародья, потому и акцент ее показался Сифэн знакомым. Она и впрямь очень хорошенькая, с ее круглыми розовыми щеками и похожими на цветочные лепестки губами, не могла не признать Сифэн. Нетрудно понять, почему она привлекла внимание Императора Цзюня, выглянувшего из окна своего императорского паланкина. Но у нее были скучные глаза и вялые движения, и шила она так, что видно было, что она с большим удовольствием занималась бы чем-то иным и в другом месте.
– Это мадам Хун, моя старшая фрейлина, – продолжала Императрица Лихуа, указав на даму с кислым выражении лица. – Со временем ты с ней лучше познакомишься, поскольку все мои дамы поручены ее заботам и руководству.
От намека, что ее тут могут оставить, сердце Сифэн радостно забилось, но, не показав виду, она лишь низко поклонилась каждой из женщин. Выпрямившись, она впервые заметила на стене за спиной Императрицы великолепную шпалеру. В ней преобладали изумрудные и оливковые тона, а также цвета папоротника и мха, и у Сифэн перехватило дыханье, когда она вгляделась в запечатленый на шпалере пейзаж: лесная поляна и пруд, из которого росло цветущее деревце.
– Тебе нравится? – спросила Императрица Лихуа, проследив направление взгляда Сифэн. – Эту шпалеру заказал мой дед, чтобы отметить пятисотлетнюю годовщину со дня основания царства.
– Она очень к-красива.
Сифэн была недовольна собой из-за запинки, особенно ей не понравилось самодовольное выражение, появившееся при этом на лице госпожи Сунь. Она сделала над собой усилие и заговорила медленно, размеренным тоном:
– Она напомнила мне о поляне, которую мы видели на пути сюда. Я видела там дерево, похожее на это.
Госпожа Сунь презрительно рассмеялась:
– Таких деревьев нет на Фэн Лу вот уже целое тысячелетие. Ее величеству недосуг выслушивать твои фантазии.
Однако Императрица отмахнулась от ее слов, как от надоедливых насекомых:
– Не утруждайте себя, госпожа Сунь, высказываясь от моего имени, особенно когда речь идет о предмете, вам незнакомом.
Замечание Императрицы заставило наложницу умолкнуть, однако взгляд, которым она наградила Сифэн, не утратил своего хищного блеска.
Императрица Лихуа подалась вперед со своих подушек.
– Я хочу услышать твою историю, Сифэн. Наедине, – добавила она. – Кан, останься на минуту.
Все остальные разом поднялись со своих мест и вышли с явной неохотой; процессию в разноцветных шелках возглавила недовольная госпожа Сунь.
Императрица не отрывала от Сифэн пристального взгляда, и та почувствовала, как капелька пота скатывается у нее по шее вниз. С ними был один Кан, но, когда он уйдет, она останется наедине с супругой Императора. Во рту у нее пересохло, и она ощущала, сколь безнадежно дурны ее манеры перед лицом этой безупречно элегантной женщины.
«Дыши ровно, – сказала она себе. – Все твое будущее зависит от этой встречи».
– Пошли, пожалуйста, за чаем, – обратилась Императрица к Кану, и, прежде чем покинуть комнату, евнух послал Сифэн ободряющий кивок.
– Он хорошо знает свое дело, не правда ли?
– Он был очень добр ко мне сегодня, – собственные слова показались Сифэн бесцветно-скучными. Она тщетно пыталась придумать, что бы такого умного сказать, но мысли путались. Разговаривать с Наследным принцем было нетрудно. Но отчего беседа с Императрицей кажется такой пугающей?
– К сожалению, господин Юй недооценивает его.
– Иногда даже к лучшему, когда тебя недооценивают, – сказала Сифэн. – Это порой дает нам возможность удивить тех, кто не ценит тебя по достоинству.
– Хорошо сказано.
Императрица указала на подушку подле себя, на которой прежде сидела госпожа Ман. Для Сифэн это обстоятельство было особенно значимо: она помнила, как всего несколько недель назад она завидовала этой девушке в ее паланкине, и вот теперь она сидит на ее месте.
Двое вошедших слуг поставили перед ними тарелку со сладкими пирожными из хурмы и чашки с шариками из листьев гибискуса. Когда слуги налили в чашки горячую воду, шарики, распустившись, превратились в цветки апельсинового дерева.
Сифэн откусила лишь маленький кусочек пирожного, хотя с удовольствием съела бы его без остатка. Она наблюдала за Императрицей, пока та отпускала слуг.
Лицо и шея Ее величества были лилейно-белые – кожа богатой женщины, у которой не было нужды проводить часы под палящим солнцем. У нее были широко открытые доверчивые глаза, но сеть легких морщинок вокруг них выдавала ее истинный возраст. Имея троих сыновей, она, тем не менее, казалась одинокой. Акира говорила, что, хотя возраст Императрицы приближается к пятидесяти, она все еще мечтает родить девочку. Эта женщина была закутана в свою печаль, как в плащ, и она понимала, что такое сердечная боль. Сифэн отметила деликатную хрупкость фигуры Императрицы, скрытой под элегантными шелковыми одеждами; вряд ли с таким болезненно-тонким телом она будет в состоянии выносить еще одного ребенка.
