Сифэн подняла голову. На его суровом, напоминающем обветренные горные вершины лице не было удивления, скорее – веселая усмешка. Неужели все это время он знал, что ей известно, кто он? С пылающими щеками она снова уткнулась носом в пол. Но, в конце концов, что тут такого? Дай ему понять, что это сама судьба призывает его.
– Нахальная девчонка! – пронзительно визжала госпожа Сунь. Она налетела на Сифэн и изо всех сил залепила ей пощечину. Удар был настолько мощным, что у Сифэн зазвенело в ушах и из глаз посыпались искры; ей было уже не до смущения.
– Как ты смеешь стоять перед его величеством как равная?
Сифэн прикрывала лицо от продолжающей ее избивать женщины, которая, войдя в раж, больно щипала нежную кожу ее рук и шеи. Размахнувшись, наложница нанесла ей болезненный удар под ребра, и у Сифэн вырвались рыдания: ее затопили воспоминания о Гуминых побоях. Пронизывающая боль, теплая кровь, сочащаяся из ран. Но, по крайней мере, Гума била ее, чтобы преподать урок, здесь же не было ничего, кроме бессмысленной, вызванной ревностью жестокости.
– Немедленно перестань! – Император обхватил взбесившуюся женщину, однако в разбушевавшейся грозе он был не более чем гром, в то время как ее ярость была подобна ударам молний.
Она вырвалась из его рук и вновь налетела на Сифэн.
Каждый мускул в теле Сифэн напрягся в страстном желании отомстить. Ей было уже безразлично, что Император стал свидетелем этой безобразной сцены. Она собралась схватить госпожу Сунь за лодыжку и, потянув вниз, размозжить ей голову о край стола. Она отвела руку от лица, чтобы осуществить свое намерение, но наложница тут же впилась ногтями в ее правую щеку. Сифэн почувствовала обжигающую боль от пяти разодравших кожу глубоких царапин, протянувшихся от глаза к подбородку; она вскрикнула, на драгоценный ковер закапала кровь.
Два стоявших на страже евнуха вбежали в комнату и оттащили от нее госпожу Сунь, но Сифэн этого почти не заметила. Комната кружилась у нее перед глазами; она прикасалась к изуродованному лицу и смотрела на свои испачканные кровью пальцы. В сердце у нее раздавались глухие удары погребального барабана. Кто-то разговаривал с ней, ей помогли подняться, но она слышала только неразборчивый гул. Кругом были глаза, так много глаз было устремлено на нее. Пристыженная и подавленная, наклонив голову, чтобы прикрыть щеку плечом, она чувствовала, что пол уходит у нее из-под ног.
Евнух, помогший ей встать на ноги, встряхнул ее.
– Возьми себя в руки, девушка, – прошипел он.
Недалеко от нее в объятиях Императора, уцепившись за его одежду, рыдала госпожа Сунь.
– Она ведь сказала, что не знала, кто я, – говорил он ей голосом холодным, как северный ветер. – Ни к чему было так на нее нападать.
– Она мне безразлична, – стонала наложница. – Почему вы прятались от меня, любимый? Я вовсе не собиралась сердиться на вас из-за карты. Я только хотела, чтобы вы дарили подарки мне одной. Я никого не люблю, кроме вас…
Он осадил ее с искаженным гневом и стыдом лицом. Затем встретился глазами с Сифэн, и она инстинктивно скрыла волосами изуродованную половину лица.
– С тобой все в порядке?
– Отвечай его величеству, – рявкнул евнух, но Император Цзюнь покачал головой.
– Она в потрясении. Уведите ее и помогите ей умыться.
Евнух повел Сифэн к выходу, комната все еще кружилась у нее перед глазами. У себя за спиной она слышала, как Император устало выговаривал:
– Ты забываешь свое место, – и умоляющий голос госпожи Сунь:
– Мое место рядом с вами, но, если вы хотите, я уйду в монастырь и никогда не вернусь. Я уйду прочь. Я вас оставлю навсегда.
Сифэн обернулась и увидела, что Император Цзюнь уткнулся лицом в шею наложницы. По их виду было понятно, что в их отношениях это была обычная, регулярно повторявшаяся сцена.
В коридоре вокруг Сифэн сгрудилась толпа евнухов и служанок. Она смотрела на них как в тумане, слыша, как они бормочут и щелкают языками при виде крови на ее лице и одежде. Кто-то подал ей смоченную в воде тряпицу, и она, с благодарностью приняв ее, дрожащей рукой прикрыла тряпицей свою обезображенную щеку. Одна из девушек спросила ее, как она себя чувствует, и она пыталась ответить, но слова застряли у нее в горле как кусок, который невозможно проглотить.
Остальные, стоя вокруг, шептались, испытывая ужас и одновременно удовольствие от возможности оторваться от работы, чтобы помочь Сифэн успокоиться и преодолеть головокружение.
– Она прыгнула на нее как кошка… изуродовала девочке лицо…
– Слышали, как она опять грозилась от него уйти?
– Попомните мои слова, ему в конце концов надоедят эти игры…
Собрав в кулак все силы, Сифэн пробилась сквозь толпу и выбежала из покоев наложницы под дождь. Она остановилась возле цветущего куста, и ее вырвало; она давилась желчью, в ушах у нее все еще стоял звук от лопающейся под ногтями госпожи Сунь кожи. Ее одежда и руки были покрыты кровью. Под проливным дождем, встав на четвереньки, она подползла к ручью. От дождевых капель поверхность воды покрылась рябью, но и этого было достаточно, чтобы увидеть месиво из содранной кожи и крови, в которое превратилось ее лицо.
Она подняла лицо к небу, открыла рот и издала полный опустошающего отчаяния вопль. Даже в самых ужасных приступах ярости Гума никогда не уродовала ее лицо до такой степени. Сотрясаясь от рыданий, она прижалась обезображенной щекой к земле. Прохладная грязь слегка смягчила жгучую боль от царапин. Земля перестала уходить из-под ног, сердце уже не колотилось так отчаянно.
Не плачь, ведь слезы твои – не больше чем капли дождя на лике врага твоего.
Это была строка из стихов, которые когда-то ее заставили выучить. Если бы только Гума знала тогда, насколько важным оказался для нее содержащийся в них совет! Что бы она сказала, окажись она сейчас здесь?
Госпожа Сунь считает, что она играет в игру, в которой у нее нет противника. Она полагает, что Император никогда не оставит ее ради кого-нибудь моложе, умнее, красивее, чем она.
Вот что сказала бы ей Гума. И это было правдой – таковы царские привилегии в мире людей. Если наложница не понимает этого, она играет в опасные игры.
Хидэки однажды сравнил Императорский двор с ямой в песке. Сифэн представила госпожу Сунь, цепляющуюся за край этой ямы, но, жадно хватаясь за песок, она лишь скользит с еще большей скоростью вниз, а мягкие края ямы осыпаются и рушатся на дно. Так или иначе, но представится случай помочь ей упасть.
И, когда это произойдет, Сифэн не преминет этим воспользоваться.
23
Той же ночью в ее комнату ворвались евнухи. Они стояли возле ее кровати; моргая, Сифэн смотрела на слепящий фонарь в руках одного из них.
– Обыщите ее и все ее вещи, – скомандовал господин Юй.
