Она рассмеялась, запрокинув назад голову на длинной красивой шее.
Кровь бросилась Сифэн в лицо.
– Не смейте так говорить о моих друзьях! Вы не имеете права!
Глаза госпожи Сунь расширились: ей в голову пришла новая идея.
– А знаешь, Вэй довольно привлекателен. Я тебе не говорила, что видела его пару дней назад? – спросила она, накручивая пряди волос на свои тонкие пальцы. – Он ел меня глазами, как лакомство, которое ему очень бы хотелось попробовать на вкус. Ему, тем не менее, пришлось сдержаться, потому что со мной был Император. Не стоит зариться на то, что принадлежит его величеству, не так ли?
Кровь в висках запульсировала еще сильнее. Глаза застилала пелена, сквозь которую мелькали багряные вспышки – в ней нарастал уже знакомый жгучий гнев.
– Это ложь, – убеждала она себя, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие. – Она пытается вызвать во мне ревность к себе наподобие той, которую сама испытывает ко мне.
Но воображение рисовало ей госпожу Сунь, зазывно глядящую на Вэя мерцающими глазами, ускользающую от его величества и увлекающую Вэя в сад, где он был с Сифэн…
– Не сомневаюсь, Императрице интересно будет узнать, чем ты занималась с этим бравым солдатом, – в игривом тоне наложницы появились жесткие нотки. – Уж не думаешь ли ты, что вечно сможешь изображать из себя дочь? Если каким-то чудом она сможет выносить и родить этого паразита, и окажется, что это принцесса, она тут же забудет о твоем существовании.
Кан предупреждал ее о том же самом, но в устах госпожи Сунь эти слова были подобны огненной стреле, поразившей ее в самое сердце. Сифэн пошатнулась, услышав в ее словах жестокую правду, ненависть этой женщины вонзалась ей под кожу как заноза.
– Ты, конечно, умна, – мягко сказала госпожа Сунь, – и ты, несомненно, умеешь располагать людей к себе, включая самого Императора, который, похоже, не видит, что ты не более чем никчемная рабыня. Но я посвятила ему всю свою жизнь. Я родила для него наследника. И завтра он об этом вспомнит.
Сифэн хотелось стереть самодовольное, хитрое выражение с ее лица.
– Завтра?
– Тебя и твоего любовника выкинут за ворота. Твое пребывание во дворце подошло к концу.
Теперь настала очередь Сифэн рассмеяться.
– Я знаю, вы на это надеетесь…
– О, это больше, чем просто надежда.
Наложница встала со своего места, скрестив руки на груди, в переливающемся на свету розовом атласном платье.
– Видишь ли, я написала генералу. Несколько минут назад мой евнух отправился к нему с письмом. Вэя выгонят за то, что он встречается с придворной дамой, а Императрица избавится от тебя.
У Сифэн все сжалось внутри.
– Вы ничего не сможете доказать.
– Моя дорогая, ты меня недооцениваешь. Мне известно все. Когда вы встречались, что ты говорила, что ты делала. У меня повсюду есть глаза и уши. Очень скоро генерал все узнает… и их величества тоже. Не беспокойся, – добавила госпожа Сунь. – Я описываю все очень… поэтично.
Сжигавший ее до того гнев превратился в лед, Сифэн трясло, как будто на нее вылили ведро холодной воды. Дрожь охватила ее с ног до головы, кровь стыла в жилах. Эта женщина – Шут – успешно выполнила свое предназначение, без особых усилий растоптав предначертанную Сифэн судьбу. Она во всем сумела переиграть, перехитрить Сифэн.
Вэй потеряет свое место, а Сифэн больше никогда не увидит Императрицу, никогда не услышит от нее ласковых слов, не сможет заслужить ее нежную улыбку. И Император с теплым взглядом его красивых глаз и читающимся в его взгляде обещанием уже никогда не будет принадлежать ей. Шут победил.
Как натянутая струна, зазвенела в ней ярость, ее уже ничто не могло остановить. Перед глазами Сифэн мелькали картины: белые выпуклые шрамы на теле Кана, рыдающая, положив руки на живот, Императрица Лихуа, замахнувшийся бичом господин Юй. Она представила, как Вэя, с его мужественной красотой и бешеной гордостью, выгоняют из дворца. Как оба они, изгнанные с позором, возвращаются домой, чтобы предстать перед разъяренной Гумой.
И она видела так ясно, как будто все уже почти произошло: кончик своего кинжала, вонзающийся в грудь наложницы, ее перламутрово-белая кожа среди окрасившегося алым потока. Вода стекала по ее груди, в которой обнажившееся сердце лежало, дожидаясь Сифэн. Сифэн взяла в рот скользкое от крови сердце, и квинтэссенция наложницы наполнила ее, как воздух. Источник жизненной силы госпожи Сунь был пьянящим, как вино, горячим и мощным, и Сифэн ощутила себя выше и стройнее – она чувствовала на себе восторженные, боготворящие взгляды придворных…
Внезапно госпожа Сунь упала на спину: в панике пытаясь убежать от Сифэн, она зацепилась за ножку стула. От ее презрительной усмешки не осталось и следа, ее сменил животный ужас от того, что она прочла на лице Сифэн.
– К-кто ты? – заикаясь, спросила она.
Соблазнительный образ лишенного сердца трупа наложницы исчез, но Сифэн не огорчилась.
– В чем дело, госпожа? – нежным голосом спросила она, с наслаждением смакуя страх женщины. Он был почти столь же восхитителен, как вкус гладкого, шелковистого сердца, скользящего вниз по ее горлу. Она сделала шаг вперед, поддразнивая ее, испытывая восторг от вида наложницы, прижавшейся к складной перламутровой ширме трясущимся телом.
– Стой на месте, – крикнула госпожа Сунь. – Не подходи ко мне.
Сифэн прижала кулаки к тому месту под грудью, где, наслаждаясь, извивалась тварь. Страх женщины подпитывал ее, и она становилась сильнее. Она – ничто, а ты – Все. А затем она своей волей открыла рот Сифэн и заговорила изнутри.
– Не вздумай угрожать мне, девушка, – проскрежетала она грубым гортанным голосом. – Ты не знаешь, с кем имеешь дело.
Госпожа Сунь упала на колени, с нее слетела всегдашняя уверенная, обольстительная манера держать себя.
– Кто ты? – повторила она.
– Я – луна и тьма, что ее окружает, – прошипела Сифэн тем же древним, вечным голосом. – Я – ветер, и дождь, и бескрайнее море. Я – само время, а твое время подходит к концу.
Ее грудь распирало от абсолютного, не имеющего пределов могущества. Ей никогда прежде не приходилось испытывать подобное, движения твари внутри были нежны, как материнское прикосновение.
Эта женщина и ее мелочный обман – не более чем насекомое, которое она раздавит своими ногами. Все пойдет так, как она надеялась – как они рассчитали.
Вперив в лицо Сифэн остановившийся взгляд, госпожа Сунь продолжала кричать, вцепившись руками в складную ширму. Ширма опрокинулась и с треском рухнула на пол.
Двери распахнулись настежь, и в комнату с порывом ветра влетели евнухи. Сифэн пришла в себя, чувствуя, как напряжение оставляет ее. Держась за саднящее, болезненное горло, она судорожно вздохнула. Все вокруг застыло – стража, комната, тварь у нее в груди. Госпожа Сунь рыдала, свернувшись калачиком возле стены.
