– Продолжайте сообщать мне о состоянии здоровья ее величества, – велел он упавшему перед ним ниц евнуху, после чего покинул комнату.
Императрица казалась безмятежно равнодушной к его безразличию и даже не заметила, как придворные дамы покинули спальню. Сифэн еще с минуту понаблюдала за ней и ее дочерью, заметив, что даже дышат они обе в такт. В сердце у нее пробудилась старая боль – тоска о чистой, всепоглощающей любви, не прячущейся и ничего не просящей взамен. Принцесса Нефрит еще ничего не совершила, она едва появилась на свет, но у нее уже были могущественный отец и готовая умереть за нее мать. Ей безраздельно принадлежала любовь Лихуа, и в ней текла унаследованная от Императрицы царская кровь, а у Сифэн никогда не будет ни того, ни другого, независимо от того, сколько еще сердец она съест.
– Все эти вещи, что мне пришлось совершить, чтобы быть здесь, – подумала она с внезапной, доводящей до сумасшествия ненавистью. Она лгала и несла потери, жульничала и убивала, а это крошечное, беспомощное и слабое создание безо всяких усилий со своей стороны родилось принцессой.
Лихуа резко подняла голову, как будто прочитав ее мысли. Безмятежное выражение ее лица резко контрастировало с лицом пронзительно визжавшей женщины, обвинившей ее в отравлении.
– Сифэн, останься на минуту, я хочу с тобой поговорить. На прошлой неделе я была очень больна. Я не отдавала себе отчета в том, что говорю.
– Вашему величеству нет нужды извиняться…
– Я не извиняюсь, – ответила Императрица с едва заметной улыбкой. – С некоторых пор я чувствую, что твое отношение ко мне изменилось. – Она вгляделась в лицо Сифэн и затем быстро перевела взгляд на ребенка, как будто желая очистить его с помощью этой крохи. – Но я надеюсь, что, как бы дурно ты ко мне ни относилась, ты не перенесешь эти чувства на мою Нефрит. Я знаю, что его величество скорее всего выберет тебя в качестве своей жены, когда я умру.
Сифэн была застигнута врасплох ее прямотой.
– Ты удивлена. Из-за моей хрупкости и деликатности ты полагала, что я к тому же глупа и бесхребетна и не замечаю, что творится вокруг меня. Мои родители совершили ту же ошибку. Да, Сифэн, я знаю, что Император имеет в отношении тебя серьезные намерения. Ты бы ему уже давно наскучила, если бы твои желания ограничивались стремлением прыгнуть к нему в постель.
Сифэн молчала, следя, как Императрица поглаживает крошечные совершенные пальчики ребенка.
– Роды были трудными, – сказала Императрица Лихуа. – Я ненадолго задержусь в этом мире и не прошу тебя любить мою дочь. Но я надеюсь, что ты не сделаешь ей зла.
Да, ты можешь надеяться. Для чего Сифэн понадобится никчемная дочь умершей царицы, когда она родит собственных сыновей?
Императрица еще раз пристально посмотрела на нее. В этот краткий миг Сифэн поняла, что то, что она ошибочно принимала за слабость, было на самом деле спокойной силой.
– Я никогда не оставлю Нефрит и буду наблюдать за ней, – тихо сказала Лихуа. – Если боги будут милостивы ко мне, я буду знать, в чьих сердцах есть добрые намерения, и я уберегу ее от зла.
Это звучало как угроза, Сифэн отчетливо это поняла. Не кланяясь, она выскочила из комнаты, но Императрице это было безразлично. Цзюнь тоже совершенно отдалился от нее, оказался полностью под обаянием Сифэн и теперь вряд ли когда-нибудь посмотрит на свою супругу, но у Лихуа отныне была дочь, и ничто другое ее больше не интересовало. Она вновь обернулась к крошечному личику Нефрит, как будто видела в нем отражение божественных небес.
– Давным-давно, когда драконы ходили по земле, – услышала Сифэн, – жила-была царица, которая любила свою дочь больше всех сокровищ на свете…
Снаружи Сифэн увидела великолепное темно-синее небо, раскинувшееся над миром.
Тысячи звезд мерцали на небе, как будто танцуя в честь праздника, но Сифэн шла, опустив голову, чтобы не видеть того, что не могло ей принадлежать.
41
Императрица Лихуа прожила еще два года.
Два года, за которые она превратилась в собственную тень, ведя жизнь затворницы за плотно закрытыми дверями своей спальни. Она допускала к себе только свою дочь, няньку и Бохая, которому так и не удалось разгадать, каким образом она была отравлена. Он, однако, полагал, что металл, из которого была сделана ее чашка, нейтрализовал большую часть подсыпанного ей яда. Это обстоятельство даровало ей два драгоценных года с Нефрит, в течение которых младенец превратился в здоровую веселую девочку, обожающую свою мать и очень смышленую. Каждый вечер, приходя к Императрице, она слушала историю о принцессе и ее возлюбленном, который развесил в лесу тысячу фонариков, чтобы она могла найти к нему дорогу.
Сифэн было не до них, она была слишком занята. Все дни она проводила с Императором Цзюнем, посещая дворцовые церемонии в качестве его неофициальной супруги. Младший принц умер от своей болезни, а о Наследном принце уже больше года не было никаких вестей. С каждым днем Сифэн все сильнее ощущала, что ей необходимо родить нового наследника престола, однако Император не торопился со свадьбой. Он мог быть бесчувственным негодяем, когда ему это было удобно, но при этом он настаивал на почитании Лихуа в качестве Императрицы, сколь бы долго она ни прожила, и не желал брать новую жену, пока она жива. Возможно, он опасался возмездия со стороны Владык-Драконов.
Сифэн убеждала себя быть терпеливой, зная, что такое положение дел не может продолжаться долго. Императрица более не была для нее угрозой, а Цзюнь не слишком интересовался своей дочерью. Сифэн была бы только счастлива, если бы они обе сгнили в этой своей смертной обители. Лихуа давно исторгла ее из своего сердца, и она не видела смысла в том, чтобы испытывать к Лихуа какие-либо добрые чувства.
Весной, когда Нефрит пошел третий год, Императрица тихо покинула этот мир, чтобы воссоединиться со своими предками в небесном дворце Царя Драконов; со дня рождения принцессы и до смерти Императрицы между нею и Сифэн не было сказано ни единого слова. Сифэн была на торжественном обеде, и поэтому не могла с ней проститься, о чем почти жалела. Было что-то незавершенное в невозможности сказать прощальные слова, как будто осталась открытой дверь, ведущая в ледяную ночь.
Тем вечером она долго не ложилась в постель, будучи не в состоянии уснуть. На каждом шагу ей попадались хризантемы, фонарики и развевающиеся жемчужно-белые драпировки, вывешенные в знак траура по усопшей Лихуа. Возле каждой двери были помещены зажженные ароматические палочки, источавшие ароматы аниса, гвоздики и ванили, чтобы помочь ее духу проститься с этим миром на пути в свой небесный чертог. Воздух был наполнен запахом белого жасмина – любимого цветка Лихуа. Из-за этого аромата Сифэн казалось, что, обернувшись, она может увидеть Императрицу, такую, какой она была когда-то: нежную и изящную. Подлинную царицу.
– Нет, – поправила она себя, теперь существовала только одна подлинная царица.
В часовне она зажгла в честь Лихуа свечу и, поместив ее на алтарь, склонила голову.
