Но, несмотря на расстояния, то, что было у нас общим, держало нас вместе.
Наталия была со мной в родовой палате, когда умерла Ракель. Все произошло так быстро. Давление упало, как самолет, рухнувший с небес. Потом начался хаос, день, который должен был стать одним из счастливейших дней в нашей жизни, понесся по спирали вниз. В следующий момент врач уже выражал мне свои соболезнования тем же тоном, каким он просил бы пациентов беречь загипсованные ноги и отдыхать. Он сжал мое плечо, кивнул и вышел из палаты. Медсестра расположила мои руки вокруг Маркуса. Убедившись в том, что я его не уроню, она пробормотала неискренние поздравления, затем извинилась, отводя глаза. Мои глаза встретились с глазами Наталии над иссиня-черными волосами новорожденного сына. Выражение на ее лице зеркально отражало мое недоумение и неверие.
Наталия приехала к рождению Маркуса и планировала остаться на пару недель, чтобы помочь с Джулианом, пока мы привыкали бы к жизни с новорожденным. Вместо этого она осталась на два месяца, пока мы привыкали к жизни без Ракели. Мы оба не умели обращаться с младенцами и с трудом разбирались с расписанием кормлений и сменой подгузников, измученные и убитые горем. Свирепая преданность Наталии удерживала ее рядом с нами, а ее сострадание помогло мне открыто поговорить с Джулианом о его матери. Как сказать пятилетнему мальчику о том, что его мать никогда не вернется домой? Легкого пути не было.
Но сострадательная натура Наталии привела ее ко мне в ночь перед отъездом домой. Мальчики давно уснули, она пожелала мне спокойной ночи и ушла в свою комнату. Я принимал душ наедине со своими мыслями, гадая, как, черт подери, я смогу один воспитывать двух мальчиков, когда моя голова и без того полна проблем. Я повернул ручку, и температура воды упала на несколько десятков градусов, в этот момент стеклянная дверь распахнулась, впустив холодный воздух. Кожа покрылась мурашками, я резко втянул в себя воздух, когда почувствовал руки Наталии на моих бедрах. Я повернулся, вода барабанила по затылку и по плечам.
– Что ты…? – Вопрос застрял у меня в горле. Капли воды маскировали ее слезы, но не красноту и припухлость вокруг глаз. Она только что плакала.
В течение двух месяцев Наталия ставила наши нужды превыше своих. Она держала мою семью в кулаке и помогала нам двигаться вперед, пока мы справлялись с горем, она редко показывала, что ей больно так же, как и нам. Она подняла на меня стеклянные глаза и влажные губы, обнаженная не только телом. И я впервые за прошедшие восемь недель понял, что никто ни разу не обнял ее.
Мои пальцы скользнули ей в волосы и сжались. Наталия ахнула, губы приоткрылись. Она пришла ко мне не за утешением и не за поддержкой. Это был момент обнаженных эмоций, когда потребность взять превзошла желание отдать.
Мои губы жестко прижались к ее губам. Вкус ее страданий был настолько же ощутимым, как и потребность почувствовать себя живой. В суматохе конечностей, пальцев и ртов тело Наталии прочно спаялось с моим. Я застонал, поперхнулся собственническим звуком в самой глубине горла и схватил ее бедра, поднимая. Она обхватила меня руками и ногами. Я повернулся, прижимая ее спину к холодным плиткам. Я вошел в нее, и наши глаза встретились. Что-то невысказанное проскользнуло между нами, соединяя так, как делает это общая потеря. Но в чертах лица Наталии или в изгибе ее бровей я не видел покойную жену. И не о ней я думал, когда начал двигаться. Это была только Наталия.
Во мне поднялась волна эмоций. Прижимая Наталию к себе, я вколачивался в нее. Мы налетали друг на друга, жестко и грубо, пока наши мысли и сердца не обнажились так же, как и наши тела. Я опустил ее, и мы прислонились друг к другу. Наталия заплакала на моем плече, она дрожала, и я принялся целовать ее мокрые волосы, впадинку на виске, изгиб уха. Ее поцелуи ложились на мою ключицу, потом спустились вниз, к моему быстро бьющемуся сердцу. Потом она ушла, оставив меня, холодного, голого и сбитого с толку.
На следующее утро Наталия улетела домой. Никому из нас не хватило смелости заговорить о предыдущей ночи, и Наталия почти не смотрела мне в глаза, целуя на прощание Джулиана и Маркуса. Но в аэропорту, когда я выгрузил ее вещи из багажника джипа, когда она коротко обняла и чмокнула меня в шею, я схватил ее за запястье. Я не хотел, чтобы Наталия улетала. Но не эти слова сорвались с моего языка. Она могла забеременеть. Мы не предохранялись.
Грустная улыбка тронула ее губы, и Наталия медленно покачала головой.
– Я пришлю сообщение, когда мы приземлимся.
Она вернулась в Пуэрто-Эскондидо через несколько месяцев, и между нами установились добрые отношения, как будто мы всю жизнь были друзьями. После этого она приезжала к нам по нескольку раз в год, мы говорили по телефону пару раз в неделю. И переписывались почти каждый день. Но, когда она смотрела на меня, я не знал, что она думает о тех моментах в душе. Видела она меня или мужа своей покойной сестры? Потому что я, черт меня подери, точно не забыл эти жаркие минуты, то, как ее тело слилось с моим, ее горловые вздохи, когда я двигался внутри ее. На пике наслаждения она произнесла мое имя. Воспоминание заставило мой пульс биться чаще. Мне следовало бы чувствовать вину за то, что я занимался сексом со свояченицей всего через пару месяцев после смерти жены. Но я вины не чувствовал. Мне надо было двигаться дальше, продолжать пробиваться в будущее. Виноватым я себя чувствовал только за то, что не мог перестать думать о Наталии таким образом. Я вожделел ее, как озабоченный подросток.
Я включил первую передачу, съехал к краю дороги, пропуская такси, спешившее в аэропорт. Потом развернулся и поехал домой.
* * *
Наталия приняла душ и отправилась на встречу еще до моего возвращения домой с Джулианом и Маркусом. Мы уже поужинали, и к тому времени, когда Наталия вернулась после деловой встречи, я успел уложить Маркуса. Я убирал за мальчиками, занимаясь обычными делами в конце дня, когда входная дверь распахнулась.
– Tía Natalya!
[18]
– Джулиан, я так рада видеть тебя. – Наталия опустилась на колени, и Джулиан бросился в ее объятия.
Поверх их голов я видел, как с подъездной дорожки задним ходом выезжает такси. Старый башмак размером с мою ладонь лежал на крыльце. Прижав к себе детские книги, деревянный поезд и одинокий шлепанец, я подобрал башмак и повернулся к Наталии.
– Я хочу показать тебе новый трюк, который я выучил. – Джулиан помчался в кухню. Я услышал, как открылась и закрылась раздвижная дверь.
Наталия встала и поцеловала меня в щеку.
– Привет.
Я улыбнулся.
– И тебе привет.
Медные пряди веером порхали вокруг ее лица, цеплялись за шею, прилипали к губам. Я отбросил их в сторону, задев ее подбородок башмаком.
– Ой!
Я смущенно хмыкнул:
– Это было неудачное движение.
Она покраснела и оглянулась. Такси уехало. Мои соседи Раймонд и Валенсия Наварро вышли на вечернюю прогулку. Они помахали мне, я помахал в ответ и закрыл дверь.
