– Нет… Нет, я не хочу, чтобы вы уезжали. – Наталия добавила тарелку в посудомоечную машину. – Просто… – Она потерла лоб тыльной стороной руки.
– Просто что?
– Я так больше не могу. – Она закрыла глаза, и в животе Джеймса появилось тошнотворное ощущение. – Я думала, смогу, но это слишком тяжело. – Наталия сорвала с рук перчатки, бросила их в мойку и оставила Джеймса на кухне, ошеломленного ее внезапным уходом.
Хлопнула входная дверь.
– Нат? – раздался голос Гейла.
По коридору протопали шаги.
– Нат? Что случилось, дорогая?
Джеймс представил, как Гейл кричит ей вслед, стоя в коридоре. Джеймс потер предплечье. Потом, сообразив, что так делает всегда, когда ему нужно принять трудное решение, вместо этого потер лицо. Щетина оцарапала ладони, и Джеймс застонал. Он устал чувствовать себя неприкаянным, а теперь им снова надо уезжать.
Лучше собрать вещи с вечера, чтобы они могли уехать сразу с утра. Чем дольше они останутся, тем тяжелее будет для Джулиана и Марка расстаться с тетей и дедушкой. Уехать с Кауаи – это лучший выход, и это рассердило Джеймса. Его сыновья снова возненавидят его.
Гейл неторопливо вошел в кухню, вертя на указательном пальце ключи. Он внимательно посмотрел на Джеймса.
– Выпить хочешь?
Джеймс вздохнул:
– Да.
Гейл бросил ключи на столешницу и открыл шкафчик.
– Скотч? – спросил отец Наталии, показывая Джеймсу бутылку виски «Макаллан».
– Конечно.
– Когда дело касается женщин, я не самый преданный парень, – сказал Гейл. Джеймс поднял бровь, и Гейл фыркнул. – Ага, Нат рассказывала тебе кое-какие истории?
– Немного, – ответил Джеймс, хотя он достаточно узнал о ее отце, читая дневники.
Из другого шкафчика Гейл достал два низких широких стакана.
– Лед? – Джеймс кивнул, и Гейл направился к холодильнику. – И меня ни в коем случае нельзя назвать знатоком женщин.
– А кто может им быть? – фыркнул Джеймс. Он встречался с Эйми десять лет, и множество раз понятия не имел, почему она на него сердится.
Гейл поднес стакан к диспенсеру для льда, тот ожил, и кубики застучали о стакан.
– Хотя Кайли, мать Нат, – продолжал Гейл, – была моей первой и единственной. Единственной настоящей любовью и единственной женой.
Откручивая пробку на бутылке, он посмотрел на Джеймса.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – предположил Гейл. – Я любил мать Ракели, но это было совсем другое. И с матерями других моих детей тоже не было ничего похожего.
Джеймс не думал о Ракели, но, глядя, как янтарная жидкость льется в их стаканы, он и в самом деле поймал себя на том, что думает вот о чем:
– Вы думаете, мужчина за свою жизнь может любить нескольких женщин?
– Безусловно.
– Я говорю о сильной, всепоглощающей любви, наподобие той, которую вы испытывали к Кайли. – И той, которой он сам любил Эйми.
Гейл закрутил пробку на бутылке.
– Зависит от мужчины и от той женщины, которую он хочет. Мне не так повезло. Но я и не хотел снова найти такую любовь. Это нужно захотеть. Вот здесь. – Он постучал себя по груди и передал Джеймсу стакан. Они чокнулись, Джеймс проглотил половину. Виски обожгло горло, согрело внутренности.
Гейл покрутил лед в своем стакане.
– Я пытаюсь сказать, и у меня это чертовски плохо получается, что…
– Наталия как ее мать, – пробормотал себе под нос Джеймс.
– Что ты сказал?
– Ваша дочь такая же, как ее мать. Ей нужны обязательства.
Наталия не хочет, чтобы ее бросили, чтобы поступили с ней так, как отец поступил с матерями ее сестер и брата. Именно поэтому Наталия всегда уезжала, поэтому не переехала в Мексику и не вышла замуж за Карлоса. Она знала, что, выйдя из фуги, он вернется в Штаты. Оставит ее. Поступит так, как ее отец поступал с женщинами.
Гейл долго смотрел на Джеймса. Глотнул из стакана, не отрывая взгляда.
– Возможно, Нат тебе пока чужая, и тебе странно быть с ней. Но то, что ты не с ней, что вы не говорите друг с другом, не прикасаетесь друг к другу, не целуетесь и все такое, все это кажется странным всем, особенно Нат. Пусть мы с тобой не виделись со дня свадьбы Ракели, но Нат говорила о тебе долгие годы. И много говорила. И теперь ей больно.
Джеймс посмотрел на плавающий в стакане лед.
– Я знаю. – Он мог бы ударить себя за то, что не догадался об этом раньше.
– Нат понимала, что настанет день, когда ты не вспомнишь ее. Но думать и проживать – это разные вещи. Ну, как волны за порогом этого дома. Они, возможно, звучат одинаково, но, когда встаешь на доску, каждая из них ведет себя по-разному.
Джеймс вспомнил отрывок о том, как Карлос впервые встретился с Эйми и узнал о фуге. Он был оскорблен, испытывал противоречивые чувства. Ему было неинтересно узнать больше о своем настоящем «я» или о своих отношениях с Эйми, что типично для людей в состоянии диссоциативной фуги. Страх потерять нынешнее «я» был осязаемым, и Карлос пришел в ужас. Он не мог вспомнить Эйми и не хотел ее вспоминать. И это оттолкнуло ее.
То же самое могло произойти с Наталией.
Его сыновья будут опустошены, если она не захочет их видеть, потому что ей слишком тяжело выносить присутствие Джеймса. Ситуация с Наталией отличается от ситуации Карлос–Эйми. Карлос подготовил его к этому. Он оставил для Джеймса страницы, полные желаний. Он невероятно подробно описал женщину, которую любил, и подарил это Джеймсу, в надежде, что он сможет снова найти эту любовь. Но может ли мужчина любить женщину, когда он все еще любит другую?
– Ты любишь Наталию? – спросил Гейл.
– Да, – ответил Джеймс.
– Я не слишком хорошо понимаю, что у тебя происходит вот тут, – Гейл покрутил пальцем у виска, – но я думаю, что ты все еще любишь ее вот здесь. – Он положил ладонь на сердце. – Этому твоему мозгу надо просто вылечиться и наверстать упущенное.
– Именно это я и пытаюсь сделать, сэр. – Поэтому Джеймс сюда и приехал.
– Что ж, ладно. – Гейл поставил пустой стакан в мойку. – С сентиментальными разговорами покончено. Я свое сказал. Пора на боковую. Этот твой сын – просто чертенок на волнах. Измотал меня сегодня.
– Спокойной ночи, Гейл. – Джеймс проводил его до входной двери, чтобы запереть за ним.
– И вот еще что. – Гейл остановился на пороге. – Если у тебя есть чувства к Наталии, то иди к ней. – Он посмотрел вдоль коридора. – С остальным разберешься потом.
* * *
После того как Гейл ушел в свой коттедж у въезда на участок, Джеймс оказался у двери в комнату Наталии. Опустив голову, приложив ухо к двери, он негромко постучал в дверь костяшкой указательного пальца. Джеймс не придумал, что сказать. Решил, что они поговорят, обсудят, как сделать так, чтобы их отношения заработали – какими бы ни были эти отношения, – чтобы ему не пришлось снова срывать детей с места.
