* * *
Колонна возвращалась с маневров на северной стороне долины под ледяным дождем. Было второе декабря 1857 года.
Послушавшись совета О’Делла, Чарльз очень быстро сменил свою парадную форму на одежду, которая больше подходила для строевой службы. Сегодня на нем была фетровая шляпа с опущенными полями, штаны из буйволиной кожи и куртка из шкуры оленя. Дополняло внушительный образ ожерелье из медвежьих когтей.
Неожиданно подъехал Бент, копыта его жеребца разбрызгивали грязь во все стороны. Обычно капитан неодобрительно поглядывал на неуставной вид Чарльза, но в этот раз на лице его была улыбка.
– Хорошо бы сейчас посидеть у огонька, правда, Чарльз? – сказал он.
Такое фамильярное обращение было необычным, и Чарльз сразу занервничал:
– Да, сэр, хорошо бы.
– Почему бы вам не зайти ко мне на пунш, после того как вы поставите лошадь в конюшню и переоденетесь? Я бы с удовольствием показал вам свой экземпляр «Краткого начертания искусства войны» Жомини. Вы ведь знакомы с теорией этого барона, не так ли?
– Конечно, сэр. Старина Здравый Сбысл нам много о нем рассказывал.
На самом деле кое-кто из критиков Мэхена даже утверждал, что профессор уж слишком много времени уделяет на своих лекциях идеям этого швейцарского военного теоретика.
– Так я и думал. Что ж, буду вас ждать. Думаю, нам найдется о чем поговорить.
Прищурившись под дождем, Чарльз вгляделся в мокрое лицо Бента, и что-то в его глазах покоробило его. Он понимал, что должен быть вежливым, но решил отказаться, пока не поздно.
– Ваше предложение очень любезно, сэр, но, думаю, у меня начинается грипп.
Это было правдой, после долгих часов в седле под холодным дождем он чувствовал, что его знобит.
– Ну, тогда в другой раз. На следующей неделе…
– Сэр… – Чарльз знал, что не должен говорить того, что рвалось с его языка, но будь он проклят, если станет поощрять эти притязания на дружбу. – Прошу простить меня, но и на следующей неделе я вряд ли смогу воспользоваться вашим приглашением. Я не слишком силен в теории.
Елейное выражение соскользнуло с лица Бента.
– Что ж, отлично, лейтенант. Вы выразились предельно ясно.
Он пришпорил своего жеребца и ускакал вперед. На горизонте вспыхнула молния. Чарльз вздрогнул, когда рядом с ним вдруг возник Лафайет О’Делл.
– Чего он хотел? – спросил первый лейтенант.
Чарльз объяснил.
– И вы его отшили?
– Вежливо. Но ему не слишком понравилось.
О’Делл наклонился над передней лукой седла, на которой висели две застегнутые кобуры, на вид очень дорогие. Чарльз тоже обзавелся такими, хотя ему и пришлось немало приплатить за отделку из леопардовой шкуры. В одной кобуре лежал кольт, во второй – запасная подкова, несколько гвоздей, маленькая щетка для чистки копыт и скребница.
– Вы правильно решили не связываться с капитаном, – сказал О’Делл. – Наверное, я должен вам о нем рассказать…
– Что рассказать?
– О его неуемных аппетитах, как мы это называем. Весьма неуемных.
– Разве мы не все такие?
– Едва ли… По крайней мере, я так думаю. Капитан делает вид, что ненавидит индейцев, однако на индейских женщин это не распространяется. Насколько я слышал, он спит с любой, которая более-менее ему подходит. А если женщины нет под рукой, сойдет и мальчик. Или даже какой-нибудь туповатый рядовой, которого легко запугать, чтобы он не посмел отказать. У нас в гарнизоне есть парочка таких, если вы еще не заметили.
– Не заметил, – сказал Чарльз и выругался.
– Капитан терпеть не может, когда ему отказывают. А на вас он, похоже, крепко запал.
Внезапно О’Делл вскинул голову, и на лице его на мгновение мелькнул испуг. Разговаривая, они оба не заметили, как Бент подъехал ближе и теперь внимательно наблюдал за ними с размокшей от грязи обочины, хотя дождь уже насквозь промочил его короткий плащ и форменное кепи. В следующую секунду Бент вдруг приподнялся на стременах и громко крикнул:
– Рысью… марш!
Дорога была слишком грязной для того, чтобы лошадь могла бежать рысью, но Чарльз понимал, чем вызвана такая команда. Из-за его отказа страдать должны были все.
* * *
Через день, скача по дороге от гарнизона к Индейской территории, как официально называли резервацию, Чарльз увидел телегу, запряженную волом. Одно из огромных колес наполовину застряло в грязи. Старый индеец, с красивым лицом, испещренным морщинами, которые оставило безжалостное время и тяжелый труд, навалившись всем телом на колесо, тщетно пытался высвободить его. Не раздумывая ни секунды, Чарльз спрыгнул с седла и подошел к нему.
– Послушайте, давайте я вам помогу! – Не зная, понимает ли индеец по-английски, он попытался жестами объяснить свои намерения. – Я буду толкать, а вы хлестните вола пару раз.
Через несколько мгновений колесо освободилось, от рывка с телеги скатилось с полдюжины дынь. Уже направляясь к своей лошади, Чарльз услышал за спиной топот копыт. Он повернулся и увидел Бента, сержанта Бридлава и еще шестерых солдат.
– Какого черта вы тут делаете, лейтенант? – резко спросил Бент.
– Помогал этому человеку вытащить телегу из грязи. – В его голосе слышался легкий вызов, ведь и без объяснений было все очевидно.
В глазах Бридлава мелькнуло что-то похожее на симпатию.
– Вы что, не узнали его? – спросил Бент. – Это Катумси – вождь индейцев из резервации. Мы не помогаем нашим врагам.
С этими словами он тронулся дальше, остальные последовали за ним. Чарльз вспомнил предостережение О’Делла. Ни слова Бента, ни его яростный взгляд не предвещали ничего хорошего.
* * *
С этого времени капитан начал изводить его своими придирками. Он отчитывал Чарльза перед строем и нагружал все новыми обязанностями. Чарльз едва сдерживался, чтобы не вспылить, очень надеясь, что, если он будет безропотно подчиняться каждому приказу и не проявит неповиновения, эта травля в конце концов прекратится.
Но надежды его не оправдались. Напротив, с каждым днем становилось только хуже. Как-то в январе, вернувшись из патрулирования, Чарльз обнаружил, что Бент ждет его в конюшне. Подойдя к Пальме, капитан просунул указательный палец между недоуздком из голубой шерсти и мордой лошади и рывком дернул его.
– Затянуто очень туго, – заявил он.
Чарльз слишком устал и продрог, чтобы в очередной раз терпеть его выходки.
– Сэр, затянуто как надо, – ответил он.
По губам Бента скользнула едва заметная улыбка.
– Что я слышу? Нарушение субординации? Это недопустимо. Прежде чем вы вернетесь к себе, я хочу, чтобы вы расседлали лошадь, а потом снова оседлали. И проделаете это… дайте-ка подумать… десять раз.
