Орри посмотрел на него. Лицо Джорджа пылало яростью, это было несомненно, да и в своем сердце он чувствовал один лишь гнев. Значит, то, о чем невозможно было и помыслить, случилось. Отныне они с Джорджем Хазардом враги.
– Я должен взять свою шляпу, – сказал он сестре. – Мы уходим.
Бретт растерянно молчала, не готовая к такому повороту. Орри решительно подошел к ней, взял за локоть и вывел в холл.
– Будьте любезны отправить наши вещи в местный отель, – сказал он не оглядываясь.
Через несколько секунд все услышали, как хлопнула дверь.
* * *
В тот день Джордж не вернулся на завод. С сигарой в одной руке и стаканом виски в другой он бродил по дому, злясь на Орри, на себя и не зная, что делать дальше.
Вирджилия поднялась наверх и закрылась у себя в комнате. Констанция проводила детей и теперь сидела в гостиной. Уильям ушел гулять, Патриция занималась в музыкальной гостиной, где Джордж ее и нашел спустя полчаса. Девочка сидела за пианино, разучивая какой-то менуэт.
– Папа, а вы с Орри больше не друзья? – спросила она, увидев отца, остановившегося в дверях.
Этот наивный детский вопрос мгновенно привел сумбурные мысли Джорджа в порядок.
– Конечно друзья. Орри обязательно вернется к нам к ужину. Я позабочусь об этом.
В библиотеке, где он хранил кое-какие письменные принадлежности, Джордж сел за стол, отодвинул в сторону осколок метеорита и обмакнул перо в чернила. Потом на одном дыхании написал короткую записку, закончив ее словами: «Палка… ты примешь мои извинения?»
* * *
– Вы ищете мистера Мэйна? – Портье в «Стейшн-Хаус» проверил книгу записей. – Он снял номер на день для своей сестры, но его самого вы наверняка найдете в баре.
Толкнув двери бара, на которые указал портье, слуга из Бельведера прошел через пустой зал к столику возле окна. Там сидел худой бородатый человек и смотрел в пустой стакан.
– Мистер Мэйн? Это от мистера Хазарда, сэр.
Орри прочитал записку и сразу передумал уезжать вечерним поездом. Однако потом он вспомнил, что произошло в Бельведере и все слова, которые он там сгоряча наговорил. Нет, он не сможет принять извинения Джорджа и вернуться как ни в чем не бывало. А если его решение как-то помешает строительству «Звезды Каролины», то это проблемы Купера.
– Будет ли ответ, сэр? – осторожно кашлянув, спросил слуга.
– Только такой.
Орри разорвал записку и бросил обрывки в медную плевательницу.
* * *
– Черт бы его побрал! – воскликнул Джордж. – Представляешь, что он сделал?
– Да, – кивнула Констанция. – Ты рассказывал это уже раз десять или двенадцать.
Ей не стоило его дразнить. Кроме того, Констанции совсем не было весело, хотя при более приятных обстоятельствах она могла бы сказать, что ее муж выглядит довольно комично, носясь по спальне босиком, с погасшей сигарой в зубах, в одних трусах, из-под которых выпирает уже намечающееся брюшко.
– Разумеется, рассказывал, – отозвался Джордж. – Я послал ему абсолютно искренние извинения, а этот сукин сын просто оскорбил меня!
Через открытые окна в комнату залетал легкий осенний ветерок. В прохладную погоду Джордж любил спать, прижимаясь к жене, а ей нравилось ощущать его рядом. Только этой ночью, как она подозревала, им будет не до сна. С того часа, как вернулся слуга из «Стейшн-Хаус», Джордж никак не мог успокоиться, беспрерывно ругался и кипел от ярости.
– Милый, ты ведь тоже был суров с ним. – Констанция села, прислонившись к изголовью кровати; ее распущенные волосы рассыпались по плечам. – Вы оба виноваты, но больше всех виновата, конечно, Вирджилия. Именно она стала причиной вашей ссоры. И я не стану до бесконечности терпеть ее выходки в этом доме.
– Не беспокойся, – сказал Джордж, запустив пальцы в волосы, – она уже уехала в Чемберсберг.
– Она сама так решила?
– Нет, я настоял.
– Ну, это уже кое-что.
Констанция поправила подушку под поясницей и начала расчесывать волосы медленными, немного ленивыми движениями. Хоть и не сразу, но она все же пришла к убеждению, что оскорбительное поведение Вирджилии уже не поддавалось никакому контролю и действительно вышло за рамки терпения. Ей хотелось сказать мужу, что он не сможет помочь своей сестре и ради ее же пользы должен отвернуться от нее. Но сейчас разговор на эту тему был не ко времени.
– А Орри? – спросила она. – Он уже уехал из Лихай-стейшн?
– Не знаю, да и плевать. Я собираюсь написать Куперу и отозвать ссуду. Для двух миллионов долларов я найду применение и получше. А то, может, эти мерзавцы действительно строят флагман для флота сепаратистов!
– Ты обвиняешь в этом Купера Мэйна? – Констанция мягко улыбнулась. – Теперь ты говоришь так же безрассудно, как твоя сестра.
Джордж выбросил погасшую сигару в окно. Свисток на станции Лихай-стейшн прозвучал в холмах как похоронный плач.
– Он даже не удостоил меня ответом!
Говоря в темноту за окном, Джордж чувствовал скорее грусть, чем гнев.
– Милый, иди сюда.
Он повернулся с беспомощным, почти детским выражением на лице. Потом подошел к кровати и сел, прислонившись к бедрам жены. Его ноги свисали с края кровати, не касаясь пола.
Не в силах видеть, как он мучается, Констанция начала легонько поглаживать его виски.
– Все мы сегодня вели себя неправильно, – сказала она. – Пусть Орри успокоится, дай ему недельку-другую. И сам успокоишься за это время. А потом вы оба все исправите. Вы слишком долго были друзьями, чтобы порвать отношения.
– Я знаю, но он…
Она мягко приложила ладонь к его губам:
– Сегодня ты позволил политическим разногласиям встать между тобой и твоим лучшим другом, ближе которого у тебя нет. Ты понимаешь, насколько это глупо? И насколько страшно. Разве может выжить эта страна, когда друзья вот так ссорятся? Если достойные и разумные люди вроде вас с Орри не смогут найти общий язык, какое будущее нас всех ждет? Оно наверняка окажется в руках «пожирателей огня» и Джонов Браунов.
Нежное прикосновение ее пальцев понемногу успокоило Джорджа.
– Ты права, – произнес он уже мягче. – В какой-то мере. Только я не уверен, что словами «разногласия» и «ссора» действительно можно описать то, что сейчас происходит в стране.
– Не совсем поняла, что ты хотел сказать.
– Мне кажется, эти слова имеют… ну, что ли… более обиходное значение. Так говорят, когда люди… ну, я не знаю… – он взмахнул руками в воздухе, словно помогая себе лучше выразить мысль, – не сходятся во взглядах на прическу или… фасон лацкана у сюртука. Противоречие, которое терзает нашу страну, гораздо серьезнее и глубже. Оно отсылает нас к основным вопросам, которые должен задать себе каждый мыслящий человек. Есть ли у тебя право держать кого-то в оковах только потому, что у него черная кожа? Можно ли выйти из Союза по своему желанию? Я для себя решил, как ответить на оба этих вопроса. Но вот ответа на вопрос, как одновременно защитить то, во что ты веришь, и не потерять друга, у меня нет.
