– Итак, мы, народ штата Южная Каролина, собравшиеся на этом конвенте…
Купер слушал голос докладчика, хотя ему совсем не хотелось услышать то, что тот скажет. От того, что происходило на этом сборище, у любого нормального человека мог помутиться рассудок. Неужели завтра появятся две национальные почтовые системы? А на следующей неделе – две банковские системы? Но такие перемены, казалось, никого не пугали. Когда Купер спросил об этом у нескольких местных финансистов, он натолкнулся на недоуменные взгляды, в которых очень скоро появилась враждебность. Бедняга Мэйн, словно говорили они, все такой же безумец.
– …настоящим заявляем и удостоверяем, что ордонанс, которым двадцать третьего мая тысяча семьсот восемьдесят восьмого года от Рождества Господа нашего была ратифицирована Конституция Соединенных Штатов…
Купер снова обвел печальным взглядом тех, кто сидел внизу. Почти все, собравшиеся в этом зале, были известными и влиятельными людьми. Безусловно, умными и образованными. Он мог понять их гнев, взращенный поколениями. Но он никогда не смог бы понять средства, которые они избрали для того, чтобы этот гнев выразить.
– …а также все законы и части законов Генеральной ассамблеи этого штата, ратифицирующие поправки к означенной Конституции, аннулируются.
Восторженные зрители шумно зааплодировали, напирая на Купера со всех сторон. Он узнал служащего американской таможни и жену одного священника. Трудно было сказать, кто из них громче выражал свою радость. Купер еще больше наклонился вперед.
– …таким образом, Союз, ныне существующий между Южной Каролиной и другими штатами и именуемый Соединенными Штатами Америки, расторгается.
Поднялся жуткий гвалт. Как по команде все зрители на балконе вскочили со своих мест и с дикими воплями начали хлопать в ладоши. Купер продолжал сидеть. Таможенник схватил его за плечо:
– Вставайте же, черт вас возьми!
Купер невозмутимо взял его за запястье и, не применяя силы, очень вежливо отвел его руку. Однако мужчина поморщился, как от боли. Купер чуть задержал на нем взгляд, а потом снова отвернулся к залу.
А там творилось что-то невообразимое. Люди хлопали друг друга по спине, пожимали руки, обменивались громкими поздравлениями. Как ни старался, Купер никак не мог понять этого всеобщего самообмана. Как, скажите на милость, один штат или даже весь Юг может выжить сам по себе? Как это возможно – один континент, один народ, но два правительства?
Ликование продолжалось довольно долго. Наконец все успокоились, вдоволь выразив свое одобрение работе мистера Инглиса и его комитета. После чего без каких-либо споров и обсуждений декларация была принята шестьюдесятью девятью голосами, против не высказался ни один человек. В тот же вечер документ был подписан и скреплен печатью.
Когда прозвучали результаты голосования, зал собраний снова взорвался неистовой овацией. Тяжело вздохнув, Купер встал и начал пробираться к выходу сквозь бушующую толпу. В буре всеобщего восторга он заметил лишь несколько мрачных лиц. Одно из них принадлежало Джеймсу Луису Петтигрю, уроженцу Южной Каролины, выдающемуся юристу и политику, который пользовался большим уважением за свои личные достижения, а также благодаря своей замечательной семье. Их взгляды на мгновение встретились, и обоих вдруг посетило одинаковое чувство, будто они присутствуют на похоронах близкого родственника.
Купер стремительно вышел из здания, почти не в силах уже сдерживать гнев.
* * *
Ужин на Традд-стрит проходил в унынии. Утром из Монт-Роял приехали Орри с Джорджем, чтобы самим увидеть то, что будет происходить в зале собраний. Но войти туда они не смогли. Орри, казалось, был почти так же удручен решением конвента, как и Купер. Чтобы не расстраивать друга еще больше, Джордж не стал повторять свое предсказание о том, что ответ федерального правительства может быть жестким.
Бретт выглядела подавленной. Она совершенно не представляла, чего ждать от будущего после этих событий. Форт Молтри находился в боевой готовности на случай возможных беспорядков, поэтому в увольнение никого не отпускали. Она не смогла встретиться с Билли в этот день и не знала, когда они увидятся.
Крики и звуки оркестров гремели на улицах уже с полудня. К вечеру шум еще больше усилился. Вскоре по всему городу зазвенели колокола, и тоска, царившая в доме, стала совсем невыносимой.
– Ладно, джентльмены, – решительно произнес Купер, берясь за шляпу, – дело уже сделано, и изменить ничего нельзя. А момент, как бы мы к этому ни относились, исторический. Так не пойти ли нам посмотреть, как Чарльстон празднует собственную гибель?
– Да, мы тоже пойдем, – заявила Юдифь и взяла шали для себя и для Бретт.
Спорить с ней никто не стал.
Когда все пятеро вышли из дому и повернули к Митинг-стрит, началась канонада.
* * *
Празднование победы Линкольна теперь казалось всего лишь репетицией сегодняшнего торжества. Узкие улочки Чарльстона наводнились людьми. На деревянных мостовых почти не было свободного места. Не более чем в трех футах от Джорджа и Мэйнов в воздух взметнулась петарда. Юдифь взвизгнула, прижав руку к груди, и попыталась улыбнуться.
Они пробирались все дальше по Митинг-стрит, сначала по одной стороне улицы, потом по другой. Многие окна были украшены огнями и транспарантами с изображениями пальмы, фасада зала собраний и портретами Фрэнсиса Мэриона, Томаса Самтера и Джона Кэлхуна. Вдоль улиц стояли бочки с горящей смолой, озаряя прохожих красным светом. Огненная дорожка прочертила небо за шпилем церкви Святого Михаила и через секунду взорвалась россыпью бледных звезд. Вокруг продолжали взрываться петарды, и уже скоро вечернее небо раскрасилось вспышками фейерверков.
С грохотом стреляла пушка на набережной. Играли оркестры. Толпа отступила с мостовой, пропуская парадный строй ополченцев.
Рядом с Купером возник какой-то коренастый немец, в руках он держал плакат с надписью «Ура! Союз распался!».
– Вот здорово, правда? – закричал он, обдавая Купера запахом шнапса. – Только уж больно долго мы ждали. Так долго!
Купер в ярости вырвал плакат из руки мужчины, сломал деревянную палку, на которой он держался, а саму надпись изорвал в клочья. Юдифь побледнела.
Кто-то из прохожих, ставших свидетелями этой сцены, обругал Купера. Один или двое попытались его толкнуть, но Орри встал рядом с братом и отпихнул их. Джордж тут же подскочил к одному из обидчиков, который был намного выше его, и, глядя снизу вверх, заявил:
– Я в этом городе гость, но ты меня запомнишь, если сделаешь хоть шаг.
Орри засмеялся. На мгновение ему показалось, что всех прошедших лет словно не было и он снова видит перед собой молодого кадета Хазарда из Вест-Пойнта. Грубияны ретировались вместе с немцем.
В воздухе стоял запах пороха, духов, табака и разгоряченных тел. В небе сверкали синие и лимонно-желтые огни. Музыку заглушал грохот пушек, сквозь который лишь изредка пробивалась барабанная дробь или звуки трубы.
