Хотя и сомневался, что сможет сдержаться.
Вскоре он уже шагал по тропе через английский сад, разбитый на холме над рекой. В воздухе пахло фиалками и жасмином, дикими яблонями и розами. На верхней веранде их большого дома его мать, Кларисса Голт-Мэйн, присматривала за домашними рабами, запиравшими комнаты второго этажа. Заметив сына, она подбежала к перилам, приветствуя его. Купер помахал матери и послал ей воздушный поцелуй. Купер очень ее любил.
Он не стал заходить в дом, вместо этого обойдя его вокруг и здороваясь с каждым негром, которого встречал по пути. Потом он прошел к отдельно стоящему зданию кухни. Отсюда открывался дивный вид на аллею огромных вечнозеленых дубов, которая тянулась на полмили и упиралась в давно заброшенную дорогу, ведущую к реке. Подул легкий соленый ветер, качнув бороды мха на деревьях.
В начале аллеи показались две девочки. Это были его младшие сестры. Они, как обычно, ссорились, гоняясь друг за дружкой. А вот кузена Чарльза, этого пройдохи, нигде не было видно.
Контора плантации Монт-Роял также располагалась в отдельном здании, сразу за кухней. Подходя к ней, Купер услышал голос Рэмбо, одного из самых опытных надсмотрщиков на плантации:
– На Южном квадрате уже проклюнулись, мистер Мэйн. И на Береговом тоже. – Он говорил о полях, каждое из которых имело свое название.
Тиллет Мэйн перестраховывался каждый год, засевая треть своей земли поздно, в начале июня, чтобы с большей вероятностью избежать опасностей для будущего урожая. Надсмотрщик говорил отцу Купера о том, что семена на этих поздно засеянных участках дали ростки и показались над водой. Вскоре их необходимо будет осушить с помощью каналов, и начнется долгий период сухого вызревания.
– Хорошая новость, Рэмбо. Мистер Джонс уже знает?
– Он со мной ходил, сэр.
– Я хочу, чтобы вы с мистером Джонсом сообщили об этом всем людям, кто должен знать.
– Да, сэр. Непременно сообщим.
Купер открыл дверь конторы и поздоровался с выходившим оттуда высоким седоволосым чернокожим. Все в их семье, кроме Купера, никогда не называли негров Тиллета рабами, заменяя это слово традиционно принятым здесь обращением «люди». Предполагалось, что такая нейтральная замена может каким-то образом смягчить или затушевать горькую правду. Куперу же, в отличие от остальных, казалось менее обременительным хотя бы в мыслях называть негров только одним словом: рабы.
– Я уж думал, янки тебя похитили, – сказал Тиллет Мэйн из облака табачного дыма, висевшего над письменным столом.
Он слегка изогнул уголки губ, что должно было означать единственное на сегодняшнее утро проявление отцовской нежности, как догадался Купер.
– Я на денек заглянул к Орри. У него все хорошо.
– В том, что у него все хорошо, я и не сомневался. Меня больше интересует, что тебе удалось выяснить по нашим делам.
Купер уселся в старое кресло-качалку, которое стояло рядом со столом отца, заваленным бухгалтерскими книгами. Тиллет был сам себе бухгалтером и тщательно проверял каждый счет, относящийся к делам Монт-Роял. Как и другие плантаторы нижних земель, он с удовольствием называл свои владения баронским поместьем, но был единственным бароном, который лично прослеживал за движением каждой принадлежавшей ему монеты.
– Я узнал, что мои подозрения подтвердились, – сказал Купер. – Частым поломкам осей и колес есть научное объяснение. Если в чугуне мало окисленного углерода и других примесей, металл получается недостаточно крепким для изготовления механизмов. Именно в этом главная причина поломок. Теперь придется объяснять это тому невежде из Колумбии. А если он не послушает, не лучше ли нам заказать детали на литейном заводе Мэриленда или даже в Пенсильва…
– Я бы предпочел поддержать производителей в своем штате, – перебил его Тиллет. – На друзей легче надавить, чем на чужаков.
– Хорошо, – вздохнул Купер. Это был очередной родительский приказ. Такие он получал дюжинами каждую неделю. Чувствуя досаду, он не удержался и добавил: – Но у меня теперь появились друзья в Пенсильвании.
Тиллет пропустил это замечание мимо ушей.
Главе семейства Мэйн уже исполнилось сорок восемь лет. Его сильно поредевшие волосы были совсем седыми. Купер унаследовал от отца высокий рост и темные глаза. Но даже это последнее сходство показывало, насколько разными людьми они были. Взгляд Купера был мягким, задумчивым, иногда ироничным. А вот глаза Тиллета очень редко смотрели ласково и еще реже смеялись. Всегда твердый и немигающий, его взгляд мог порой излучать нешуточную ярость.
Отвечая за жизнь и благополучие десятков людей, как белых, так и черных, Тиллет Мэйн давным-давно избавился от природной робости. Он отдавал приказы с такой уверенностью, словно был рожден повелевать, что, вероятно, так и было, во всяком случае, об этом говорила даже его фамилия. В целом о нем можно было сказать, что он любил свою жену и детей, свою землю, свою веру, своих негров и свой штат и не видел ничего предосудительного ни в одной из этих привязанностей.
Половина его детей прожила не больше четырех лет. Мать Купера говорила, что именно поэтому Тиллет так редко улыбается. Но старший сын подозревал, что для этого были другие причины. Положение Тиллета, а также его происхождение располагали к некоей толике высокомерия в его характере. В то же самое время он был жертвой растущего чувства собственной ущербности, которое он никак не мог ни подавить в себе, ни сдерживать. Это была какая-то общая болезнь, которую в последнее время Купер замечал во многих южанах. А его поездка на Север лишь подтвердила то, что причины к таким настроениям действительно были.
Тиллет всмотрелся в сына:
– Ты как будто не слишком рад тому, что вернулся домой.
– Конечно я рад! – совершенно искренне ответил Купер. – Но я не бывал на Севере с тех пор, как закончил Йель. И то, что я там увидел, по-настоящему меня расстроило.
– Что же именно ты увидел? – холодно спросил Тиллет.
Купер понимал, что ему лучше не продолжать этот разговор, но упрямство взяло верх.
– Заводы, отец. Огромные грязные заводы, гудящие, грохочущие, воняющие, пускающие в небо дым, как сам Вельзевул. Север растет с пугающей скоростью. Там кругом машины. А люди… Бог мой, я никогда не видел столько народа! По сравнению с ними у нас тут просто пустыня!
Тиллет заново разжег трубку и несколько мгновений пускал клубы дыма.
– Ты думаешь, количество значит больше, чем качество?
– Нет, сэр, но…
– Мы совсем не хотим, чтобы сюда хлынули никому не известные иностранцы.
Вот оно… Снова эта глупая несгибаемая гордыня.
– А кем был Чарльз Мэйн, если не таким же иностранцем? – огрызнулся Купер.
– Он был герцогом, джентльменом и одним из основателей поселения гугенотов.
– Все это замечательно, сэр. Но поклонение прошлому не создаст заводов и не поможет южной экономике. Настал век машин, а мы упорно отказываемся признать это. Мы цепляемся за сельское хозяйство и за прошлое и при этом отстаем все сильнее и сильнее. Когда-то Юг действительно практически возглавлял эту страну. Но те времена давно минули. С каждым годом мы все больше теряем уважение и влияние на национальном уровне. И тому есть причины. Мы не созвучны времени.
