«Бог, опаляющий недругов горячим дыханием
Одного лишь упоминания своего имени.
Бог, карающий за совершенные против него преступления…»
Люди Напаты, наверное, в чем-то немилосердно провинились, иначе бы Апедемек не отвернул от них своего лика.
Ослепительно сияло солнце, плечи юноши ныли от боли в тех местах, где опускался хлыст, да к тому же еще ощущение безнадежности — от всего этого Шеркарер ослаб и чувствовал головокружение, такое, что время от времени спотыкался. Но все-таки продолжал идти, стараясь не терять гордого вида принца Нубии, даже став пленником этих варваров.
Он все меньше и меньше обращал внимание на обстановку вокруг, пока наконец его не впихнули в какую-то комнату, такую темную, что, когда дверь захлопнулась, он не смог ничего разглядеть. Больше не выказывая чувства собственного достоинства, пленник упал на колени и улегся на полу, глядя вверх на давящую темноту. Стены, наверное, толстенные: здесь очень прохладно.
Шеркарер тупо спрашивал себя, что теперь будет с ними, не кончится ли все тем, что его отправят на галеры. Рабы в Мерое, Напате… он никогда не считал их за людей. Они трудятся на полях, пасут скот, прислуживают в домах. И больше ничего — их владельцы относятся к ним с той же заинтересованностью, как и к хорошей охотничьей собаке или же породистой лошади.
Что, если эти рабы, которых египтяне захватывали во время предыдущих войн, — дикие чернокожие люди с юга и несколько плененных торговцев (странно выглядящих, со светлыми волосами и глазами) — что, если они так же ненавидят его народ, как он сам ненавидит своих пленителей?
Напата теперь далеко, а Мерое — еще дальше. Возможно, ему никогда больше не доведется увидеть их снова, и он много лет проведет в этой жаркой пустынной земле. Шеркарер закрыл глаза и заставил себя не чувствовать собравшихся в них слез. Он — Шеркарер, старший сын принцессы Бартары, в нем течет кровь великого завоевателя Пианкхея, фараона двух земель, властелина Нубии. Но теперь все это не имеет никакого значения. Он не взрослый человек, он юноша, которому еще не доводилось сразиться со львом — он должен убить льва копьем — и он очень-очень напуган.
Когда дверь распахнулась, и на пол комнаты хлынул яркий солнечный свет, Шеркарер очнулся от полудремотного состояния самоистязания. На пороге стоял молодой человек, и юноше пришлось поднести руку к лицу, чтобы защититься от яркого ослепительного света, от которого заболели глаза. Это не стражник, у него за мягким поясом нет даже ножа.
На щеках пришедшего уже начала пробиваться мягкая вьющаяся бородка, а волосы падали на плечи в манере этих людей — нечистоплотный обычай: всем известно, что лучше брить голову и тело — так чувствуешь себя лучше во время жары. У посетителя светлая кожа, светлее, чем у египтян. На руках, между плечами и локтями, широкие серебряные браслеты. Сандалии на носках украшены разноцветными шипами, одеяние синее, а пояс вышит полосками синего, зеленого и желтого цветов, с бахромой по центру.
Шеркарер потер ладонью татуировку змеи на запястье, единственный оставшийся у него признак того, кем он раньше был: теперь он облачен в одежду рабов.
Юноша с вызовом смотрел на молодого человека в роскошном одеянии. Что он здесь делает?
— Меня зовут Даниил, — молодой человек говорил медленно, но громко, словно таким образом он мог заставить глупого чужеземца понять его. Шеркарер не обиделся на этот тон — его занимали другие мысли: неужели это на самом деле его имя или же просто какой-то варварский титул. Неужели этот тип думает, что он бросится на пол и поползет к нему?
Молодой человек повернулся, взял чашу и кувшин у кого-то, стоявшего за ним — этого человека мешало рассмотреть ослепительное сияние солнца. Потом Даниил прошел внутрь комнаты и протянул Шеркареру.
— Хорошая еда, — снова проговорил он медленно, отчетливо. — Поешь и выпей, брат.
Нубиец не сделал никакого движения, чтобы принять предложенное.
— Я не брат тебе, — юноша осторожно произносил эти слова, они совершенно не походили на речь, что использовалась во дворе египтян, или на кушитский язык простолюдинов. — Я Шеркарер, из рода Пианкхея!
— О Пианкхее я слышал, — сказал молодой человек. — Он некогда был королем в Египте…
— Фараоном двух земель! — перебил его юноша. — И его родичи теперь в Напате, в Мерое, в Нубии, — но тут он вспомнил: ему слишком хорошо известно, что теперь в Напате царит одна лишь смерть.
— В Вавилоне есть только один великий повелитель — Небучаднеззар, — ответил Даниил. — Хотя раньше в Иерусалиме правил Иехоаким Иуда, а потом Зедекия, который попал сюда слепым пленником и над которым насмехался великий повелитель. Иегова не всегда благословляет королей на счастливую жизнь. Но почему это мы, брат, говорим об умерших королях? Ты, должно быть, голоден и страдаешь от жажды, а эта еда хорошая. Я, как и ты, тоже сидел в заточении в темноте, но до сих пор, как видишь, жив. Клянусь милостью бога-повелителя, мне не причинили большого зла, и я даже получил кое-какую власть.
Шеркарер прислушивался к этим словам. Поверит ли он в них или нет — другой вопрос. Похоже, этот Даниил желает ему добра, а его уже так терзал голод, что он едва сдерживался, когда смотрел на пищу. И все же он не протянул руку к чаше, а лишь испытующе посмотрел на Даниила.
— Почему ты пришел ко мне?
— Потому что тебя, как и меня, унесла от родного дома война. И… — он остановился на несколько секунд в нерешительности, а затем сказал то, что, как показалось Шеркареру, было правдой: — Говорят, что ты прибыл вместе с драконом, которого передали жрецам Бела, и тебе многое известно о нем.
Шеркарер наконец-то принялся за еду. Он скорее поверил, что это плата за информацию, а не проявление доброй воли незнакомца.
— Я знаю ло, — коротко ответил он, решив, что то, чего не знает, просто выдумает — это его единственное оружие против этого города и его обитателей.
— Ло… — повторил Даниил. — Так вот как ты называешь его на своем языке? Здесь его называют «сирруш» — дракон. Людям он напоминает демонов, которые снятся только в дурных снах. Хотя есть старая-престарая сказка, что некогда такое существо действительно обитало в речных болотах, и о нем знали жрецы Бела, однако все это было в далеком прошлом.
И вот теперь Ча-паз доставил этого сирруш-ло в крепость, и это серьезный аргумент в пользу Бела. Это даст жрецам бога еще большее могущество…
Шеркарер теперь был занят тем, что ложкой выуживал куски жареного мяса из чаши и отправлял их в рот. Хорошее мясо, намного лучше всего того, что он ел с тех пор, как пала Напата. Однако он продолжал слушать Даниила: ведь благодаря глазам и ушам узнают новое.
Тонкая паутинка фактов выстраивается в клубок действий — незнание плохо, а не пытаться узнать — вообще глупость.
— Вскоре настанет время, — продолжал Даниил, — когда великий царь Небучаднеззар должен будет передать на один день всю полноту власти Мардуку-Белу и получит ее обратно, только если того пожелает бог. А то, что жрецы во время этой церемонии выставят напоказ сурруща-ло, даст им еще больше власти.
