Это почерк одной из медсестер. Почти никто из них не умеет писать.
Они не умеют писать?
Некоторые умеют, успели научиться, только руки их уже не слушаются, или голова уже не слушается, или кожа у них такая тонкая, что, если сжать в руке карандаш, пальцы начинают кровоточить.
– Я устала, Давид.
Потерпи. Сейчас ни в коем случае нельзя останавливаться. Пока еще нельзя. Куда ты? Аманда! Эту дверь невозможно открыть изнутри, ни одну из наших дверей невозможно открыть изнутри.
Я хочу, чтобы ты остановился. У меня нет больше сил.
Если ты сосредоточишься, дело пойдет быстрее.
Значит, все и закончится быстрее.
Умереть – не так уж и плохо.
А Нина?
Вот это мы сейчас и хотим узнать, правда? Пожалуйста, сядь, Аманда, сядь.
У меня сильно болит все тело, внутри болит.
Это от высокой температуры.
Нет, не от высокой температуры, мы оба знаем, что температура тут ни при чем. Помоги мне, Давид, скажи, что происходит сейчас рядом с конюшней?
Карла какое-то время играет с Ниной у колодца.
Да, иногда я открываю глаза и вижу их. Карла часто обнимает ее, а дистанция спасения, эта нить, продолжает тянуть меня за желудок, поэтому я то и дело просыпаюсь. Что происходит, Давид? Скажи мне, что все-таки происходит в моем теле, скажи, пожалуйста.
Я снова и снова повторяю тебе, Аманда, но ты снова и снова спрашиваешь, это невыносимо.
Я все вижу словно во сне.
Проходит еще какое-то время, ты вдруг собираешься с силами и садишься. Карла и Нина смотрят на тебя с удивлением.
Да.
Они подходят, и Карла гладит тебя по лбу.
У нее очень нежные духи.
Нина смотрит, но подойти еще ближе не решается, наверное, начинает понимать: тебе плохо. Карла говорит, что пойдет за машиной, и смеется, чтобы хоть немного разрядить обстановку, потом начинает рассуждать словно сама с собой, что дело, наверное, приняло такой оборот только для того, чтобы она наконец-то набралась храбрости и села за руль, а кроме того – чтобы ты наконец-то согласилась зайти к ней в дом, где Карла тебя чем-нибудь угостит. Например, холодным лимонадом с имбирем, который любые болезни вылечит – все как рукой снимает.
Ничего он не вылечит.
Да, ничего он не вылечит. Но сейчас ты чувствуешь себя чуть лучше, дурнота то накатывает, то отступает, но так всегда и бывает в самом начале. Карла говорит Нине, что той придется оставаться за главную, пока Карла подгонит машину. Только вот подъедет она, по ее словам, с другой стороны, по грунтовой дороге.
Нина подходит, садится рядом и обнимает меня.
А Карла долго не возвращается.
Но сейчас Нина так близко, что все остальное мне безразлично, главное, что все это время мы проводим вместе. Она прилегла у меня под боком, сжимает кулачки и подносит их к глазам на манер бинокля.
– Нам очень нравятся кроны деревьев, – говорит Нина.
А сейчас ты думаешь про ночь.
Да, про ту первую ночь, которую мы провели в снятом нами доме, потому что, обнимая Нину, я сразу вспоминаю свои тогдашние страхи. И теперь пытаюсь угадать, не следовало ли отнестись к ним как к своего рода предупреждению. Я иду, а прямо передо мной по полу, а потом и по земле движется круг света от фонарика. Если я буду светить повыше, чтобы видеть то, что находится впереди, я перестану видеть, куда ступаю. Шум деревьев, шум от машин, которые непрерывно проносятся по дороге, одинокий собачий лай – все это говорит о том, что мы окружены огромными полями и любые расстояния тут измеряются километрами. И тем не менее, почти ослепнув от светового круга, я иду вперед с таким ощущением, будто углубляюсь в пещеру. Даже слегка горблюсь и двигаюсь совсем мелкими шажками.
А Нина?
Все это напрямую касается Нины.
Где находится Нина, пока ты совершаешь свой первый обход дома и сада?
Спит у себя в комнате, очень крепко спит, но сама я заснуть в ту, самую первую, ночь не могу. Мне надо обязательно проверить, что происходит не только в доме, но и вокруг него. Есть ли тут собаки – и можно ли им доверять, есть ли канавы и рытвины – и насколько они глубоки, есть ли ядовитые насекомые, есть ли змеи… Я должна упредить любое событие и все предусмотреть… Но снаружи слишком темно, и мне никак не удается привыкнуть к мраку. Кажется, раньше я совсем иначе представляла себе ночь.
Почему все матери ведут себя так же, как ты?
А как они ведут себя?
Хотят непременно опередить события, хотят вычислить дистанцию спасения.
Потому что рано или поздно непременно случится что-нибудь ужасное. Моя бабушка учила этому мою мать, да, все ее детство учила, а моя мать учила этому меня, все мое детство, а я должна передать это Нине.
Но вы с Ниной упускаете самое важное.
А что, по-твоему, важно, Давид?
Нина садится и наставляет свой бинокль в сторону горизонта. Тем временем твоя машина появляется из-за конюшни.
На краткий миг в моем воображении возникает такая картина: это приехал мой муж, сейчас он выйдет и обнимет нас с Ниной по очереди, потом я смогу спокойно спать всю дорогу, пока не окажусь в городе, в своей постели.
Но это приехала Карла, она идет к вам.
Карла идет босиком, на ней золотистый купальник, она огибает бассейн и с опаской ступает на траву, словно для нее это непривычно или она не слишком уверенно помнит, что чувствует человек, касаясь травы босыми ногами. Шлепанцы она забыла на лесенке бассейна.
Нет, Аманда, это было раньше. Сейчас Карла огибает конюшню.
Это из-за того, что я лежу на траве.
Да.
Но я то и дело вспоминаю босую Карлу.
Она выходит из машины и оставляет дверцу открытой, спешит к вам, но по дороге не перестает ждать, что Нина подаст ей какой-нибудь знак, и можно будет понять, как у вас дела, но Нина сидит к ней спиной у твоих ног и не сводит с тебя глаз. Карла помогает тебе подняться, говорит, что теперь ты выглядишь лучше, берет вещи и протягивает руку Нине. Потом оборачивается, чтобы убедиться, что ты действительно следуешь за ними, а заодно шутит с тобой.
Карла.
Да, Карла.
Я и вправду чувствую себя лучше. И вот опять мы втроем сидим в машине, как в самом начале, твоя мама – на водительском месте. Мотор несколько раз глохнет, но в конце концов Карле удается задом выехать на дорогу. Моя мать всегда говорила, что лучше всего учиться водить в поле. Сама я тоже училась в поле, еще когда была совсем девчонкой.
