Это не важно.
Да, так я и думала.
Карла ведет машину не слишком уверенно.
Но у нее хорошо получается. Хотя мы выбираем вовсе не то направление, которое я ожидала.
– Куда мы едем, Карла?
Нина сидит сзади. Она побледнела, теперь я это вижу, и еще на лице у нее выступила испарина. Я спрашиваю, как она себя чувствует. Нина сидит, как всегда, в позе лотоса, скрестив ноги, и, как всегда, сразу застегнула ремень безопасности, хотя я ей про это не напоминала. Она силится нагнуться к нам. Очень странно кивает головой, как-то слишком замедленно, и дистанция спасения настолько укорачивается, что, когда Нина опять откидывается на спинку кресла, я всем телом чувствую рывок.
Карла снова и снова пытается сесть посвободнее, но ей никак не удается расслабиться. Она часто исподтишка поглядывает на меня.
– Карла.
– Мы едем в больницу, Аманда. Вдруг нам повезет и на месте окажется хоть кто-нибудь, кто сможет тебя осмотреть.
Но в больнице тебе говорят, что с тобой все в порядке, и полчаса спустя вы опять катите к дому.
Скажи, зачем нужен такой временной прыжок? Мы ведь прокручиваем всю историю шаг за шагом. А ты забегаешь вперед.
Все это не важно, а у нас почти не остается времени.
Но мне необходимо еще раз все это увидеть.
Важное уже случилось. Дальше – только последствия.
Тогда почему продолжается рассказ?
Потому что ты до сих пор не расставила все по местам. Тебе еще предстоит осознать случившееся.
Я хочу увидеть, что происходит в больнице.
Держи голову прямее, иначе тебе будет трудно дышать.
Я хочу увидеть, что происходит сейчас.
Подожди, я пододвину стул.
Нет, надо вернуться назад, мы пока еще в машине, мы едем в больницу. Снаружи очень жарко, и все звуки постепенно глохнут. Я почти не слышу шума мотора и удивляюсь, что машина едет по щебню так мягко и тихо. Меня тошнит, я быстро наклоняюсь вперед, но приступ проходит. Одежда липнет к телу, а из-за острых отблесков солнца на капоте я вынуждена прикрыть глаза. Карлы уже нет за рулем. То, что я не вижу ее, меня пугает, я не знаю, чем это объяснить. Но вот она открывает дверцу с моей стороны, ее руки хватают меня и тянут наружу. Дверцы захлопываются совершенно бесшумно, как будто все происходит в какой-то другой реальности, и тем не менее я все отчетливо вижу. Мне нужно знать, пойдет или нет за нами Нина, но я не могу ни проследить за этим, ни спросить вслух. Вижу, как переступают мои ноги, и не могу понять, сама ли ими двигаю. Мы идем по коридору, по тому же самому, который сейчас остался за моей спиной, перед приемной.
Прислони голову вот сюда.
Нина что-то говорит про рисунки, и звук ее голоса меня успокаивает. Передо мной маячит затылок Карлы, она опередила меня на несколько шагов. Я мысленно отмечаю, что держусь на ногах без посторонней помощи, и, глянув на свои руки, которые не отрываются от стены и скользят по рисункам, снова чувствую сильный кожный зуд. Карла совсем близко, она произносит мое имя, и кто-то спрашивает, из поселка ли я. Волосы у Карлы собраны в пучок, а край воротника белой блузки немного запачкан зеленым. Это из-за травы, да? Другой женский голос приглашает нас пройти. Нина тут, я чувствую руку Нины в своей руке. Сильно ее сжимаю, и теперь дальше ведет меня она. Это очень маленькая рука, но я доверяю ей и говорю себе, что инстинкт подскажет Нине, как действовать правильно. Я вхожу в тесную комнату и сажусь на кушетку. Нина спрашивает, что мы здесь делаем, и до меня вдруг доходит, что она всю дорогу тоже спрашивала, что случилось. Больше всего мне хочется снова обнять ее, но сейчас даже ответить ей я не в силах. Мало того, огромного труда мне стоит произнести самое необходимое. Женщина – это медсестра – измеряет мне давление, температуру, осматривает горло и проверяет зрачки. Спрашивает, не болит ли у меня голова, и я думаю, что да, у меня страшно болит голова, но не я, а Карла подтверждает это вслух.
– Жуткая мигрень, – говорю я, и они, все три, смотрят на меня.
Это острая и неотвязная боль, она расползается от затылка к вискам, и теперь, когда они про нее сказали, я снова киваю и уже не могу чувствовать ничего другого.
Сколько часов прошло?
С каких пор?
После того, что случилось перед конторой Сотомайора.
Ушли мы оттуда часа два назад. А где был ты, Давид?
Я был здесь, дожидался тебя.
В этой больнице?
А как ты чувствуешь себя теперь?
Лучше, я чувствую себя лучше. Мне гораздо легче, потому что свет здесь не такой яркий.
Однако остается всего несколько часов, надо двигаться дальше. А что-то важное сейчас происходит?
Едва я сказала, что у меня мигрень, Нина говорит, что у нее тоже мигрень. А когда я говорю, что у меня кружится голова, Нина говорит, что у нее она тоже кружится. Медсестра на минуту оставляет нас одних, и Карла начинает вслух рассуждать, как правильно она поступила, доставив нас сюда. Если бы Карле было лет на пять больше, она запросто годилась бы в матери не только Нине, но и мне. Мы с Ниной могли бы иметь общую маму. Красивую, но усталую, которая теперь со вздохом присаживается.
– А где Давид, Карла? – спрашиваю я.
Но ее мой вопрос не пугает, она даже не оборачивается, поэтому я не могу сообразить, действительно ли я произношу вслух то, что думаю, или вопросы так и остаются у меня в голове, непроизнесенные.
Твоя мама распускает пучок, действуя руками, как двумя большими гребнями. Пальцы у нее тонкие, сейчас они широко расставлены и выпрямлены.
– Почему ты не рядом с сыном, Карла?
Она с рассеянным видом встряхивает волосами. Я сижу на кушетке, Нина устроилась рядом со мной. Не знаю, когда она сюда залезла, но впечатление такое, будто мы сидим вместе довольно долго. Я опустила обе руки и с двух сторон крепко держусь за край кушетки, потому что иногда мне кажется, что я вот-вот свалюсь с нее. Нина в точности повторяет ту же позу, только одну руку она положила сверху на мою. Нина молча рассматривает пол. Думаю, она тоже растеряна. Медсестра возвращается, напевая какую-то песенку, потом, продолжая время от времени напевать, быстро открывает разные ящики да еще разговаривает с Карлой, которая опять собирает волосы в пучок. Медсестра интересуется, откуда мы, и когда Карла объясняет, что мы не местные, медсестра перестает напевать и глядит на нас так, будто после такой информации ей придется заново повторить весь осмотр. У нее на шее ожерелье с тремя золотыми фигурками: две девочки и мальчик, все три висят почти впритык, одна фигурка едва ли не поверх другой, они утопают в тесной ложбинке между ее огромными грудями.
Один из детей этой женщины приходит сюда, в приемную, каждый день.
