И тогда Карла забирает у тебя телефон, очень мягко забирает, и пытается поговорить с твоим мужем. Она смущается, не знает, как лучше обрисовать ситуацию.
Она говорит, что я приболела, что в пункте скорой помощи сегодня, как назло, нет врачей, но за каким-то доктором уже послали. Потом она спрашивает моего мужа, приедет ли он. Он говорит, что приедет. Она говорит, что с Ниной все в порядке. Видишь, Давид, видишь, с Ниной все в порядке. Теперь Карла совсем рядом со мной. А где ты, Давид? Твоя мама знает, что ты тоже все время здесь?
Если бы она и узнала, это бы ее не удивило, она ведь в душе совершенно уверена, что за всем, что происходит, стою я. И что проклятье, которое обрушилось на наш поселок в последние десять лет, хотя никто не знает, с чем оно связано, сейчас коренится во мне.
Карла опять садится на кровать, теперь очень близко. Опять в воздухе проносится сладкий запах крема от солнца. Она приглаживает мои волосы, у нее ледяные пальцы, но мне это приятно. И еще звон ее браслетов. У меня сильный жар, Давид?
– Аманда, – говорит Карла.
Кажется, она плачет, что-то надламывается в ее голосе, когда она произносит мое имя. Потом Карла опять заводит речь о женщине из зеленого дома. Говорит, что времени у нас остается мало.
Она права.
– Надо сделать все побыстрее, – говорит Карла и опять хватает меня за руки, ее холодные руки сжимают мои, влажные от пота, она гладит мне запястья. – Скажи, что ты согласна, я должна получить твое согласие.
Насколько я понимаю, она собирается отвезти меня в зеленый дом.
– Я останусь в своем теле, Карла.
Не верю я в такие вещи – вот что мне хочется ей сказать. Но кажется, именно этого она так и не услышала.
– Аманда, сейчас речь не о тебе, я имею в виду Нину, – говорит Карла. – Как только мне сообщили, что тебя доставили сюда, я спросила про Нину, но никто не знал, где она. Мы с сеньором Хесером сели в его машину и поехали ее искать.
Нить натягивается еще сильнее.
Она сидела на бортике тротуара в нескольких куадрах от места, где осталась твоя машина.
– Аманда, как только я встречу моего настоящего Давида, – говорит твоя мама, – я сразу узнаю, что это он, наверняка узнаю. – Она еще крепче сжимает мои руки, как будто я прямо сейчас могу упасть. – Ты должна понять, что для Нины счет идет на часы, больше она не выдержит.
– Где Нина? – спрашиваю я. Сотни иголок пронизывают мое тело от горла до кончиков пальцев на руках и ногах.
Карла просит у меня вовсе не согласия, она просит у меня прощения за то, что происходит сейчас там, в зеленом доме. Я вырываю у нее свои руки. Нить дистанции спасения завязывается узлом – да так резко и жестоко, что на миг у меня перехватывает дыхание. Я хочу встать с кровати, хочу уйти отсюда. Господи, думаю я, Господи. Надо поскорее вытащить Нину из зеленого дома.
Но сначала ты не можешь двинуть ни рукой, ни ногой. Приступы накатывают и отступают, жар накатывает и отступает.
Мне нужно еще раз поговорить с мужем. Я должна рассказать ему, где сейчас Нина. Боль возвращается – резкий удар в голову, потом еще и еще, боль на несколько секунд ослепляет меня.
– Аманда, – говорит Карла.
– Нет, нет, – я снова и снова повторяю свое “нет”.
Слишком много раз.
Я кричу?
Да, имя Нины.
Карла пытается обнять меня, но я, кое-как собравшись с силами, отталкиваю ее. Мое тело нагревается до невыносимой температуры, кончики пальцев под ногтями горят огнем.
Но ты не перестаешь кричать, и одна из медсестер уже пришла в палату.
Поговори с Карлой. О чем она твердит, Давид, о чем она?
Что врач скоро будет, он уже выехал.
Но я больше так не могу.
Боль приходит и уходит, жар приходит и уходит, а Карла опять здесь, она держит тебя за руки.
Я вижу руки Нины, на краткий миг вижу ее руки. Ее здесь нет, но я вижу ее руки совершенно отчетливо. Ее маленькие ручки, испачканные в грязи.
А может, это не ее, а мои грязные руки. Помнишь, как я заглянул на кухню и встал в дверном проеме, крепко держась за стену? Я искал Карлу.
Нет, это неправда, это руки Нины, я же вижу их.
– Именно так следовало поступить, – говорит Карла.
Это происходит сейчас. Почему пальцы Нины выпачканы в грязи? Чем пахнут руки моей дочки?
– Нет, Карла, нет, ради бога.
Потолок уплывает, и мое тело проваливается во мрак.
– Мне надо знать, куда она уйдет, – говорю я. Когда Карла склоняется надо мной, наступает полная тишина.
– Это невозможно, Аманда, я ведь тебе объясняла, что это невозможно.
Лопасти потолочного вентилятора медленно вращаются, но мне не хватает воздуха.
– Ты должна попросить об этом женщину, – говорю я.
– Но, Аманда…
– Ты должна попросить ее об этом.
Кто-то идет сюда из коридора. Шаги мягкие, почти неслышные, но я-то их слышу очень отчетливо. Как и твои шаги в зеленом доме, шаги двух маленьких мокрых ножек, ступающих по шершавому деревянному полу.
– Пусть она попытается оставить ее где-нибудь поближе.
Ты можешь вмешаться, Давид? Ты можешь сделать так, чтобы Нина осталась где-нибудь поближе?
Поближе?
Поближе, поближе к нашему дому.
Наверное, я смог бы.
Ну как-нибудь, пожалуйста.
Я, наверное, смог бы, но это не будет иметь никакого смысла.
Ради бога, Давид. Это последнее, что я могу произнести, знаю, что это последнее, знаю за секунду до того, как произношу. И наконец все погружается в тишину. В долгую тишину, у которой так много оттенков. Нет больше ни лопастей, ни самого вентилятора под потолком. Нет больше ни медсестры, ни Карлы. Нет больше ни простыней, ни кровати, ни палаты. И больше ничего не происходит. Есть только мое тело. Давид?
Что?
Я очень устала. Что же все-таки важно, Давид? Мне нужно, чтобы ты сказал, потому что мучения подходят к концу, правда? Мне нужно, чтобы ты сказал, а потом пусть опять наступит тишина.
Сейчас я тебя подтолкну. Я ведь подталкиваю уток, подталкиваю собаку сеньора Хесера, подталкиваю лошадей.
А еще девочку из “Товаров для дома”. Это из-за яда? Он повсюду, да, Давид?
Яд был всегда.
Значит, из-за чего-то другого? Из-за того, что я сделала что-то не так? Я была плохой матерью? Я в чем-то виновата? Дистанция спасения.
Боль приходит и уходит.
